В порыве благодарности госпожа Ульрика сползла с кресла, поймала руку Вольфгера и попыталась поцеловать.
— Что вы, фрайфрау, зачем это? — испугался барон, осторожно высвобождая руку.
Он внезапно почувствовал, что по лбу у него струится пот, он весь, до белья промок, во рту страшно пересохло, и почему-то дёргается левое веко.
— Вина, — прохрипел он, — скорее, и побольше!
Август сорвался со своего поста у двери и выбежал из спальни.
Вольфгер бессильно осел в кресло, которое ему поспешно пододвинул отец Иона.
— Мой господин, вы, наверное, величайший целитель! Скажите, он… он… мой супруг будет жить? — со страхом спросила баронесса, заглядывая в глаза Вольфгеру.
— Он будет жить, — кивнул Вольфгер, — но мы успели в самую последнюю минуту. Благодарите Господа, что мы проплывали мимо, и ваш сын догадался остановить барку.
В спальню вбежал Август с кубком в руках. Услышав последние слова барона, он с благодарностью посмотрел на него и передал вместительный кубок.
Вольфгер отхлебнул и начал жадно пить, гулко глотая и давясь. В кубке было отличное красное вино, густое, терпкое и ароматное.
— Превосходное вино, молодой человек, — сказал Вольфгер, слегка задыхаясь и с сожалением возвращая пустой кубок.
— Это с нашего лучшего виноградника, — гордо пояснил Август, — он совсем маленький, поэтому его вино мы бережём для исключительных случаев. Я подумал, что сегодня как раз такой….
Вольфгер кивнул.
— Вот что, сегодня ваш батюшка будет спать, не надо его тревожить. Но будьте готовы к тому, что когда он проснётся, он будет постоянно мочиться, простите меня, за натурализм, фрайфрау. Это нормально — вместе с мочой я выгоню из него болезнь. Когда же он придёт в себя, поите его этим же вином, разведённым в пять раз водой. Из еды — только размоченные в вине сухари. На следующий день можно давать куриный бульон, потом — белое куриное мясо. В вино — никаких специй, ни в коем случае! Специями вы убьёте его.
Баронесса мелко кивала, утирая непрерывно катящиеся слёзы.
— Через три дня лечение нужно будет повторить, поэтому мы, с вашего разрешения, задержимся в замке до тех пор, пока не будем уверены, что ваш супруг окончательно победил хворь. Прикажите приготовить нам комнаты. А мне пусть натопят мыльню и приготовят свежее бельё.
* * *
После невероятно длинного и скучного ужина, состоящего из множества скверно приготовленных блюд, которые подавали неловкие крестьянские девушки, гостей наконец-то отвели в предназначенные им комнаты. Выяснилось, что в полуразрушенном замке пригодных для нормальной жизни комнат осталось немного, поэтому отец Иона ушёл спать на барку, а Ута и Алаэтэль должны были ночевать в одной спальне и даже в одной постели. Ута немедленно фыркнула и ушла спать к Вольфгеру, который, как главный лекарь, удостоился отдельной комнаты.
Они долго с подозрением рассматривали древнюю, изъеденную жучками кровать, прикидывая, не рухнет ли она под их тяжестью, наделав шума на весь замок.
— Не приведи господь, у нашего мебельного чудища отвалятся ножки, на шум прибежит этот потешный Август в кольчуге и с мечом, а мы тут…. Не вполне… гм… одетые, — хихикнула Ута.
— Что бы такого подложить под кровать? — задумчиво спросил сам себя Вольфгер, бродя по комнате, — может, поленья?
— Знаешь, на дровах мне ещё спать не доводилось, — заметила Ута, — на сеновале — было, а на дровах — нет. Кстати, разожги камин, здесь сыро и холодно, как на этой проклятущей барке! Хоть бы протопили комнату! Хотя, чтобы её прогреть, этой малости всё равно не хватит, — сказала она, указывая на поленницу, сложенную в камине, вот скупердяи!
Вольфгер похлопал себя по карманам:
— Проклятье! Забыл огниво в своём мешке….
— Пошарь на каминной полке, — посоветовала Ута.
Вольфгер подошёл к камину и встал на цыпочки.
— Умница! — сказал он, нащупав на полке допотопное огниво.
— Фу, какая гадость! — брезгливо пробормотала Ута, ныряя под одеяло, — бельё сырое, а от подушки несёт псиной, я, наверное, не засну здесь!
— Можно пойти спать на барку, — предложил Вольфгер, — но будет неудобно перед хозяевами, да и поздно уже.
Свечей в комнате не было, поэтому рассмотреть её убранство можно было только при пляшущем свете камина. Высокий сводчатый потолок поддерживали пилястры из серого камня, пол был каменный, застеленный соломой, на стенах качались от ночных сквозняков гобелены с тусклым рисунком. Из окна, забранного свинцовым переплётом, нещадно дуло, потому что нескольких стёклышек не хватало. Кроме кровати в комнате имелось несколько табуретов, поставец за занавеской и пюпитр для письма. В углу красовалась также ночная ваза, а на подоконнике стоял кувшин с водой, кубок и тазик.
— Интересно, а тазик зачем? — серьёзно спросил Вольфгер.
— Зависит от состояния, — пояснила Ута, — в нём можно умыться, а если выпил слишком много вина…
— Нет-нет, — оборвал её Вольфгер, — для этих целей аристократия всегда использует окна.
— Буду знать, господин аристократичный барон, — засмеялась Ута, — вообще, хватит бродить по комнате, иди сюда, мне холодно.
Вольфгер быстро разделся и лёг.
— Ой-ёй-ёй! — воскликнул он, — Иисусе, как в погребе! Ай, у тебя ноги холодные!
— Да я вся как ледышка, — простучала зубами девушка, — согрейте меня, наконец, ваше баронство! А то заболею и умру! И никто лечить меня не будет!
Кстати, о лечении, — тон Уты стал серьёзным. — Вольфгер, расскажи, что это с тобой днём случилось? Я, знаешь, так перепугалась…. На тебя было страшно смотреть: сидишь, зажмурившись, оскалился, нос запал, по лбу пот льёт, да ещё рычишь что-то…. Ужас!
— Знаешь, Ута, — тихо сказал Вольфгер — я сам впервые в жизни так испугался, и мне не стыдно в этом признаться. В какой-то миг мне показалось, что я схожу с ума! Я вдруг представил себе, что до конца жизни буду сидеть на цепи в каком-нибудь каменном мешке, и чуть не заорал от страха!
Ута положила ему ладонь на грудь:
— Ну, теперь-то всё прошло, а тогда ты и правда был похож на одержимого.
— А я и был одержимым. В меня вселилась некая сущность, которая полностью завладела моим разумом, моими руками…. Это было непередаваемо жутко. Моё сознание, моя душа — они тоже никуда не делись, но их как бы отодвинули в сторону, и они ничего не могли поделать.
— Ты думаешь, это был он? — испуганно спросила Ута.
— Кто он?
— Сатана… — прошептала девушка.
— Не знаю…. Но странно: подумай, зачем ему спасать смертельно больного человека? Это никак не согласуется с библейским представлением о дьяволе, знаешь ли….
