Вольфгер перешёл на нос барки. Впереди Эльба сужалась, а в самом узком месте реки на обоих берегах стояли полуразвалившиеся кирпичные башенки, между которыми провисала до воды грубо откованная ржавая цепь. На левом берегу было пусто, а на пристани возле правой башни суетился народ. Вольфгер увидел, как люди вдруг побежали в разные стороны от небольшой пушки, а какой-то человек в кирасе и шлеме ткнул палкой с тлеющей паклей на конце в запальник. Пушка подскочила, грохнула, берег заволокло пороховым дымом, ядро плюхнулось посредине реки, промазав мимо барки корпусов на пять.
— Что прикажете, господин? — испуганно спросил барочник, — потому как ежели у них аркебузы, то они нас как фазанов перещёлкают.
К Вольфгеру, прихрамывая, подошёл Карл. Он присмотрелся, прикрыв от солнца глаза ладонью и сказал:
— Какое-то мужичьё, одна голь да рвань. Давайте, ваша милость, пристанем, перебьём их, да и вся недолга. Мне даже сапоги надевать не понадобится.
— Нельзя сейчас проливать кровь, — сказал отец Иона, — вдруг она переполнит Чашу его терпения?
— Попробуем обойтись без смертоубийства, — поморщился Вольфгер, — давай лучше сначала узнаем, чего им надо. Правь к берегу! — приказал он барочнику.
Люди на пристани суетились, пытаясь образовать некое подобие боевого строя. Больше всех суетился и командовал щуплый человечек в плохо подогнанных, нечищеных латах.
— Эй, вы, что вам надо? — крикнул Вольфгер.
Человек в латах обернулся на голос барона и прокричал неожиданный вопрос:
— Медикус среди вас есть?
— Ну, есть, — удивлённо ответил Вольфгер, — а что надо-то? Из-за этого Эльбу перегораживать? Смотрите, я ведь доложу архиепископу!
Латник выронил меч и неожиданно бухнулся на колени:
— Ради всего святого, помогите! Мой отец, барон Фюрстенберг… Ему очень плохо!
Вольфгер переглянулся с Алаэтэлью и Утой, которые вышли из каюты и с удивлением смотрели на разворачивающееся действо.
— Ладно, — крикнул Вольфгер, — только пусть ваши люди бросят оружие!
Сын барона Фюрстенберга заорал на своё воинство. Мужики, поняв, что драка отменяется, с радостью побросали топоры и пики и кинулись помогать барочнику швартовать его посудину.
Когда барка была надёжно закреплена у причала и на берег сброшены сходни, Вольфгер громко сказал:
— Карл, ты всё равно пока далеко ходить не можешь, останешься на барке и проследишь, чтобы её хозяин не вздумал сбежать с нашими лошадьми и припасами.
Выражение горькой обиды на лице барочника сказало Вольфгеру, что он попал в точку.
— Рупрехт, ты тоже останешься с Карлом. В кости разрешаю играть только по маленькой. Вздумаешь жульничать, смотри у меня!
Гном в ответ скорчил рожу, достойную заправского шута.
— Ута, скажи Коту, чтобы остался на барке, а то, если ты вступишь в замок с котом на плече, его обитатели тебя могут неправильно понять.
Ута поискала глазами Кота, но тот, не обращая внимания на хозяйку, вылез из трюма, махнул на борт, с него перепрыгнул на берег и беззвучной чёрной молнией канул в кустах.
— Ну всё, у местных кошек сегодня ночь плодородия! — усмехнулся Карл.
Барон спрыгнул на берег и подошёл к латнику. Вблизи им оказался высокий, по-юношески нескладный подросток, нацепивший на себя старомодные, видимо, отцовские доспехи, которые ему были явно велики и которые он даже не сумел толком подогнать под себя.
— Ну, так что случилось? — спросил Вольфгер, — по какому праву вы перегородили Эльбу?
— А что мне оставалось делать? — ответил юноша. — Мой благородный отец, барон Гуго фон Фюрстенберг уже давно недужит, а в последние дни ему становится всё хуже и хуже. Раньше к нам хоть приходили святые братья из монастыря ордена госпитальеров, но в последнее время… Вокруг замка неспокойно, а у нас нет дружины, чтобы усмирить бунтующую чернь, вот братия и затворилась в стенах монастыря. Монахи не выходят и никого к себе не пускают. Вот матушка и велела мне найти медикуса любой ценой… Господа мои, дорог каждый миг, Иисусом Христом заклинаю, поспешим, ибо боюсь я, что не застанем отца в живых…
— Далеко идти? — спросил отец Иона.
— Какое там далеко! — воскликнул юноша, — вон же башни нашего замка видны из-за деревьев!
— Тогда пошли, — сказал Вольфгер.
Берег около пристани был довольно крутым, а тропинка — глинистой и скользкой, поэтому подняться наверх стоило изрядных трудов. Молодой человек, назвавшийся Августом Фюрстенбергом, поскользнулся в непривычных латах и, грохоча железом, покатился вниз. Вольфгер поймал его за кольчужный капюшон в последний момент.
— Тысяча извинений, благородный господин, — смутился Август, стирая грязь с доспехов пучком пожухлой травы.
— Я — барон фон Экк, — представился Вольфгер.
— О, господин барон, какая честь, — низко поклонился юноша, рискуя опять загреметь со склона, — а ваши прекрасные спутницы и святой отец?
— Мой капеллан, отец Иона, госпожа Ута, госпожа Алаэтэль, — представил Вольфгер.
Август взглянул на эльфийку и залился краской. Ута усмехнулась.
К замку вела заросшая травой тропинка, не замощённая камнем, поэтому приходилось обходить лужи и островки грязной, раскисшей земли.
Замок, с реки выглядевший более-менее прилично, вблизи оказался изрядно запущенным и частично разрушенным. Ров вокруг него давно пересох и был завален мусором, зубцы стен частично обрушились, подъёмный мост врос в землю, а цепей не было вовсе. Наверное, их и сняли, чтобы перегородить Эльбу. «М-да, раубриттеры[62] недоделанные», — усмехнулся про себя Вольфгер.
Замковый двор выглядел таким же грязным и запущенным, как стены и ров.
На ступенях лестницы, ведущей во дворец, появилась женщина в глухом чёрном платье и в чёрном чепце, из-под которого выбивались седые пряди.
— Моя матушка, баронесса Ульрика фон Фюрстенберг, — церемонно представил её гостям юноша.
— Ну, Август? — нетерпеливо спросила баронесса, — привёл?
— Привёл, матушка, — кивнул юноша. — Фрайхерр фон Экк, госпожа Алаэтэль, госпожа Ута, отец Иона, — представил он гостей.
— И кто же из них врачеватель?
— Эти благородные дамы и я, с вашего позволения, — выступил вперёд Вольфгер, — а отец Иона помолится за скорейшее выздоровление больного.
Вольфгер и сам не знал, зачем он выдал себя за врача, но сказанного не вернёшь. Ута удивлённо взглянула на барона, однако промолчала.
— Идите за мной! — велела баронесса Ульрика.
Они прошли через анфиладу тёмных, грязноватых комнат, заставленных мебелью в чехлах, миновали гулкий парадный зал, стены которого были увешаны гербовыми щитами, доспехами и старинным оружием, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в спальню. Это была большая комната, посередине которой под балдахином стояла широкая кровать. В кровати, укрытый по грудь одеялом, лежал седой мужчина с бородкой клинышком. Лицо его было измождённым и бледным, он то ли спал, то ли был без сознания. Руки больного лежали поверх одеяла, и их восковая бледность и неподвижность неприятно напомнили Вольфгеру руки мертвеца.