Данкену хотелось разглядеть его черты, определить по выражению лица, что он за человек, однако коротышка, как нарочно, то прятался в тени, то отворачивался в тот самый миг, когда Данкен мнил, что сумел-таки добиться своего. Коренастый крепыш, он также ходил босиком; ноги его были изрезаны острыми гранями камней. Наряд коротышки представлял собой пыльные лохмотья, едва прикрывавшие наготу. Длинные, спутанные волосы, нестриженая борода — человек толпы, ничем не примечательная личность, которую никто не удостоит второго взгляда. Ничто не выделяло его из общей массы; он, когда хотел, без труда растворялся в скопище людей. Данкен преследовал его, порывался обойти, с тем чтобы столкнуться лицом к лицу, однако раз за разом терпел неудачу. Впечатление было такое, словно коротышка догадывается, что за ним следят, и потому намеренно ускользает, а если не получается, просто отворачивается. Впрочем, даже если он и впрямь догадывался, то внешне это никак не проявлялось.
Кто-то потряс Данкена за плечо и шепотом велел молчать. Юноша открыл глаза и сел. Перед ним припал к земле Конрад. Не говоря ни слова, дозорный ткнул большим пальцем в темноту за костром. Там, на краю светового круга, застыл Крошка. Мастиф слегка подался вперед, будто кто-то удерживал его на поводке, и оскалил пасть. Он глухо рычал. Из темноты таращились на лагерь огромные, широко расставленные глаза, в которых полыхало зеленое пламя. Ниже виднелся рот со множеством поблескивающих в пламени костра зубов. Все вместе представало чудовищной мордой, столь гнусной и отталкивающей, что рассудок отказывался воспринимать ее как действительность. Рот имел отдаленное сходство с лягушачьим, однако морда в целом состояла как бы из сплошных углов и граней; над ней возвышалось некое подобие креста. На глазах у Данкена чудовище пустило слюну. Оно явно было не прочь проникнуть в лагерь, но его отпугивал то ли Крошка, шерсть на загривке которого встала дыбом, то ли что-то еще. Неожиданно чудище сгинуло без следа. Исчезли и огненные глаза, и грозные клыки. Последними растаяли в воздухе очертания морды.
Крошка, продолжая рычать, шагнул вперед.
— Стоять, — проговорил Конрад. — Стоять.
Данкен вскочил на ноги.
— Они шныряют вокруг уже час или около того. — сказал Конрад. — Но этот первый решил показаться.
— Почему ты не разбудил меня раньше?
— А зачем, милорд? Чтобы вы составили компанию нам с Крошкой?
— Как по-твоему, их много?
— Мне кажется, не очень.
Данкен подбросил в огонь хворосту. Крошка медленно двинулся в обход лагеря.
— Иди сюда, — позвал собаку Конрад. — Ложись. Больше они нас не потревожат.
— Откуда ты знаешь? — хмыкнул Данкен.
— Они всего лишь присматриваются к нам и догадались, что сегодня с нами связываться не стоит. Так сказать, отложили знакомство на потом.
— Откуда ты знаешь? — повторил Данкен.
— Я не знаю, я чувствую.
— Они нам что-то готовят, — проговорил Данкен.
— Может быть.
— Конрад, ты не хочешь вернуться?
— Когда дела пошли на лад? — с усмешкой ответил вопросом на вопрос Конрад.
— Я серьезно, — сказал Данкен. — Нас со всех сторон окружают враги. У меня нет никакого желания вести вас на смерть.
— А вы, милорд?
— Я пойду дальше. Наверно, в одиночку мне будет проще. Но все остальные…
— Старый хозяин наказал мне заботиться о вас. Если я вернусь один, он заживо сдерет с меня шкуру.
— Точно, сдерет, — со вздохом согласился Данкен. — Он грозится сделать это с тех пор, когда мы с тобой оба были мальчишками.
— Отошлите отшельника, — предложил Конрад. — Его наверняка не придется уговаривать. Он всю дорогу ворчит без умолку.
— Отшельник недаром назвался во всеуслышание ратником Господа, — возразил Данкен. — Анахорет из него никудышный, так что он пытается восстановить утраченное достоинство любыми доступными способами. Ему страшно до смерти, но он не повернет назад, пока и все прочие не поступят таким же образом.
— Значит, идем вместе, — заключил Конрад. — Трое товарищей по оружию. А как быть с ведьмой?
— Пускай решает сама. Насколько я понимаю, терять ей нечего.
Итак, подумалось Данкену, что бы ни говорил Призрак, нас сопровождают не только безволосые. Мэг оказалась права. Возможно, всю ночь за лагерем из темноты наблюдали другие Злыдни. Они таились во мраке и тогда, когда нес дозор он, Данкен, но предпочли не показываться; и что самое удивительное, Крошка их не почуял. Если бы не ведьма, сказал себе Данкен, мы бы ни о чем не подозревали. Кстати говоря, Мэг отнюдь не выглядела чрезмерно обеспокоенной. Во всяком случае, близость Злыдней совершенно не помешала ей свернуться калачиком на земле и крепко заснуть. Она не проснулась до сих пор и по-прежнему всхлипывала во сне; эти всхлипывания и поза, в которой она лежала, придавали Мэг сходство с маленькой девочкой. Быть может, она почувствовала, что опасаться нечего, что нынешней ночью нападения не произойдет? Что значит почувствовала? И почему Злыдни не напали? Ведь они запросто могли застать лагерь врасплох. Данкен недоуменно передернул плечами. Ладно, ночь почти пережили, а вот что будет дальше? Рано или поздно Злыдни нападут на них. Тут не поможет никакая бдительность. Если наберется достаточно Злыдней, готовых пожертвовать собственной жизнью, то все — пиши пропало. «Ну и что?» — мысленно воскликнул Данкен. Лично он не собирается поворачивать вспять. У него с собой талисман, способный отогнать первобытную тьму и зажечь потухшие было огни. Он продолжает путь и, значит, то же самое можно сказать про Конрада и отшельника Эндрю.
Близился рассвет. Сумерки понемногу рассеялись, и уже можно было разглядеть отдельные деревья в роще. Над лагерем, призывно крича, пролетела стая уток, что направлялись, должно быть, на излюбленное место кормежки.
— Конрад, — позвал Данкен. — Ты не замечаешь ничего странного?
— Странного, милорд?
— Да. Посмотри повнимательнее. Мне кажется, вчера вечером все было иначе.
— На рассвете всегда так бывает, — успокоил Конрад.
Нет, сказал себе Данкен, дело не только в рассвете. Он попытался определить причину своей тревоги, но быстро осознал тщетность подобной попытки. Сколько он ни напрягал зрение, ему так и не удалось установить, что же конкретно изменилось, однако Данкен ощущал перемену буквально собственной кожей. Изменились и роща, и ручей. Невольно складывалось впечатление, что некто слегка подправил местность, ровно настолько, чтобы перемена стала заметной, чтобы наблюдатель почувствовал, что ландшафт неуловимо изменился.
