- Но всем в детстве поют колыбельные, - перебила незнакомка.
- Может, у него не было матери. Некому было петь?
- Была.
- Он говорил?
- Да. Знаешь, как ее звали?
- Как?
- Дита. Он мне спел на своем языке. Короткий речитатив. Ни на что не похоже.
Такого языка не существует.
- Ты здесь давно? - спросил Илья.
- Какая разница! Не удивляйся. Кто прожил на плато несколько приходов, теряет чувство времени. Зачем считать время, если оно бесконечно? Зачем обременять себя учетом дней, если количество собственных детей и то не помнят! Как собаки: выкормила помет и забыла. Новая вязка - новый помет. И так всю, бесконечную жизнь.
- Бесконечную?
- Не думаю, что животные осмысливают начало и конец бытия. Жизнь должна казаться бесконечной, если самого понятия смерти нет в реестре ценностей?
- Можно я подойду поближе? - спросил Илья, которому надоело подкрадываться по сантиметру. - Неудобно разговаривать с твоей спиной.
- Ладно.
Донкович вскочил, но повело, он чуть не упал от головокружения.
- Что, укатали сивку крутые горки? - усмехнулась собеседница.
- Отчитаться?
- Не злись. Я пытаюсь понять, что происходит.
- В городе почти нет женщин. И потом, там видимо особая атмосфера, или испарения…если не превратился в зомби, через некоторое время тебя начинает корежить. В общем…начинается поиск самки. В Алмазовке демократия, женщины общие - плати и пользуйся. В Игнатовке придумали зелье-нейтрализатор. Пожевал, и ничего тебе уже не надо. Ну а в Крюковке - кто смел, тот и съел. Когда шли сюда по сельве два зомби ожили.
Представляешь, как оживились инстинкты у нормальных? Но мне говорили, это не надолго. Несколько дней - и все - каюк потенции.
- Не потенции - влечению.
- А у женщин?
- Они не жили в городе, не ходили через сельву. Они нормальны, насколько можно быть нормальным в Раю. Хотя… у них превалирует материнский инстинкт.
Размножится как можно больше…Не знаю. Мне трудно судить. Я бесплодна. Уже такой сюда попала. Они любят своих мужей…
- Здесь заключаются браки?
- Нет, конечно. Но есть сложившиеся пары. Если ты успел заметить, тут отсутствует агрессия. Случаются, конечно, конфликты, но по земным понятиям их следует отнести к размолвкам. Никаких роковых страстей. Самое страшное - сельва - проклятие и благословение Рая. В нее уходят, чтобы не вернуться. Если бы ни сельва, на плато уже было бы не повернуться. Сельва селекционер. Есть долгожители. Раньше в экспедиции уходили надолго. Теперь стали посылать отряды на пару недель, или чуть больше. Путь туда - обратно, конечно, не близкий, зато потерь меньше.
- За добычей?
- Не только и не столько. Многие с головой уходят в исследования. Иначе не скажешь. Есть лаборатория. Кто хоть чуть-чуть способен мыслить, работают. Они одержимы.
- Одержание?
- Что?
- Не обращай внимания. Продолжай, пожалуйста. Кстати, ничего, что я разговариваю на ты. Если тебе неприятно, могу перейти на официальный сленг.
- Какие сантименты! Если заметил, я к тебе тоже обращаюсь запанибрата. Мы все тут братья и сестры, выброшенные с Земли в никуда. Кроме вашего мальчика. Не удивлюсь, если выясниться, что вы привели с собой ангела.
Руслик ангел? Проводник, спасатель, советчик и умелец, человек /не человек?/ страшной физической силы, который ни разу не повысил голоса, мухи не обидел.
Мух тут нету!
- А как же ты? - вопрос сам выскочил из Ильи.
- Как все. Живу. Помню восемь языков. Изредка в них является необходимость. Живу одна. Они меня любят, я их тоже. Они все тут такие красивые, сильные, верные, добрые. В общем - деревянные.
Когда приходит партия из города, женщины просят меня уйти. Ухожу. Но все равно кто-нибудь находит меня в лесу.
- И ты…
- А это уж, какое настроение случится.
Илья сидел перед ней дурак дураком. Первый человек в этом мире, с которым удалось нормально поговорить, оказался женщиной, знать про которую кто она и откуда ему совсем не обязательно. Илья испугался, что ему не хватит времени. Они познакомились. Они разговаривают. Она ему интересна, более того он уже чувствует внутри легкий накат более глубокого интереса. Он будет смотреть на нее, слушать, станет ухаживать, претворяя по мере возможностей все, что требует куртуазность.
Он сломит ее ленивое, необязательное сопротивление, она сама позовет его. А он…
Вполне возможно к тому времени он уже превратится в загорелого, крепкого и доброго как домашний пес деревянного идола. Проще подойти и без лишних слов повалить на траву. Она не будет сопротивляться. Не в обычаях тут. Хотя, от такой всего можно ожидать. Такие и в аду способны установить собственные порядки.
И гася, зарождающееся, но уже сладко тянущее внутри чувство:
- Прощай.
- До свидания.
Илья поплелся в деревню. Она его не остановила. До самых домов, до околицы он ждал. Не окликнула.
Дальше страдать не позволили обстоятельства.
Поселок бурлил. Из сельвы вернулись сразу три отряда. К нему подходили, знакомились. Илья давно не видел такого количества здоровых, улыбающихся, счастливых людей. Женщины метались от дома к дому. Везде стряпали. Мужчины отмывались, отдыхали. Староста объявил о скором празднике.
Первым выбыл АФ. Не вернулся из последнего дома, где пришлось ночевать.
Смущенная хозяйка объяснила Илье: заснул, теперь не проснется дней пять, шесть.
Сократ еще держался, но и он был вяловат. Сергея никто не видел. Да и сам Илья все чаще стал уходить в лес; пробирался на памятную полянку, садился на свое место, ждал, что она - даже имени не спросил, дурак - вернется, придет поговорить, просто посидеть. Она не приходила. Так и коротал время. В сон пока не клонило. Бодрствовал - пока! - но каждый раз, засыпая у очередной подруги, пугался: уснет-не-пороснется.
Утром открывал глаза, радовался и - в лес.
Из ежиков получились прекрасные петарды. Вся округа мерцала радужными всполохами и переливами. Маленький оркестрик из самодельных инструментов выводил мелодию не очень стройно, но душевно.
На столе, развернувшемся в многометровую змею, навалом лежали плоды, стояли миски с солениями, дымилось жареное мясо. Что за зверь Илья не спрашивал - опасался. Из сельвы отрядники принесли деликатесы: ту же кору шоколадного дерева, которой тут можно было дорожки посыпать - так много, прозрачный финик, хвосты местного папоротника, которые, пребывая на корю, шевелились, сорванные же источали одуряющий аромат клубники. Это только то, о чем ему успели рассказать, остальное он пробовал не разбирая. Нравилось почти все. Мужчины пили сидр, яблоки для которого прикатили из дальней рощи. Радиационный фон там, что ли, был выше: яблоки росли величиной с тыкву, сливы - с футбольный мяч. Женщины осторожно прикладывались к посудине с хмельным и, загадочно улыбаясь, отходили.
