Хочу выбраться. Или оно - наказание после смерти, и меня давным-давно размазал по стене пьяный грузовик? Просто древние представляли себе это место в виде физической муки, а просвещенная эпоха уродила (уродина уродила) иной Ад.
Его действительно трясли. Илья с трудом открыл глаза. Сумерки. В них - незнакомое женское лицо. Сосредоточился. Женщина не только дергала за руку, она еще норовила брызнуть в лицо водой из глиняной плошки. По краю миски змейкой вился орнамент с крапинками.
- Плохо тебе?
- Уже нет.
- В первое время так часто бывает. Привыкнешь. Пойдем.
- Куда? - спросил и вспомнил остережение: нельзя кудакать на дорогу - пути не будет.
- Ко мне.
- А что у тебя?
- Как у всех - дом.
- Сейчас… встану.
Она сильно потянула, поставила на дрожащие ноги и поволокла, подставив плечо.
Прям - санинструктор выносит солдата из боя.
А, может, так и есть? Илья заозирался. Впереди ползла еще одна скособоченная парочка - Александр Федорович и давешняя, слезливая баба. Сократа не видно. Уже унесли? Только Сергей сидел на траве возле клетки и разговаривал с Русланом.
Из-за сумерек лица спутницы не разглядеть, видно только, что женщина. Значит, вновь прибывших, разведут по избам, пристроят, помоют, накормят и… дальше по списку.
Обдало жаром. Сколько раз в дороге накатывало! Гнал, чтобы не рехнуться. Целибат это вам не ленивое отрешение от сладостей земных. Это - пытка постоянным напряжением, когда только опасность, выгоняя адреналин в кровь, заставляет на время забыться. Когда уже все равно, кто она, лишь бы - самка.
- Давай! Давай, быстрее…
Илья путался в одежде. В чем там путаться-то? Не получалось. Руки не слушались.
Но она-то чего торопится?!! Горячая как печка, только кожа на груди чуть прохладнее. Сейчас он до нее доберется…
Женщина опрокинула его на себя и - пошло.
Любовь тигров, акт зверства. Не в смысле причинения боли или умертвия, в смысле рыка, рычания, рева. В голос! Внутри тоже все ревет и крутится так, что впившиеся в спину ногти, почувствуешь только завтра.
Он изливался и изливался. Накопилось. Только под утро наступило некоторое утомление. Женщина бессильно постанывала рядом и рук уже не тянула: еще, еще, еще…
А на рассвете:
- Дня три или четыре, потом пройдет.
- Что пройдет?
- Сюда все такими приходят. Вели, обрюхатить весь поселок, не остановятся.
- А дальше?
- Несколько дней покуролесят и спать. Отоспится мужик сутки, двое, проснется, а сила на убыль пошла. Не только сила, желание пропадает. Так и живут потом. Два раза в год на праздник слонцеворота - игры, пляски - распалятся, глядишь, кто и сподобится на подвиг. В другое время - нет. Вот бабы и ждут каждой партии приговоренных, как сказки. Ребятишек через год полдеревни народится.
- От пятерых?
- Ты завтра в другой дом пойдешь.
- Но вы ж тут семейно живете. Вон в сенях мужская одежда. Какому мужу такое понравится?
- На то есть уговор. Мужья они не люди, что ли, не понимают? Чтобы нас не смущать, они к приходу каравана перебираются в сельву. Скоро вернутся. Чем вас в дороге поют-кормят, что вы сюда добираетесь голодные как волки?
- Дорога не виновата. Оно еще в городе начинается. Постой! Ты сама откуда здесь взялась?
- Проявилась, как все.
- Прямо тут, на плато?
- Ага. Здесь в основном женщины проявляются, мужчины - редко.
- В городе не была?
- Нет. И ни одной женщины оттуда не видела. Какие они?
- Никакие. Их там почти нет. Куда деваются, никто не знает.
- Ты стену видел?
- И про нее знаешь? Видел. Ее отовсюду видно. Стоит. Один раз видел, как из-за нее сигнальные ракеты летели.
- Что?
- Ты из какой эпохи?
- Что?
- Прости. Из какого года? Хоть век знаешь?
- Нет. Девчонкой пошла в соседнюю деревню и провалилась.
- Хорошо тебе: ни памяти, ни тоски.
- Сейчас нет, конечно, а по началу-то я сильно убивалась. Потом гляжу: места славные, люди хорошие. Только мрет много.
- Где в Раю место для смерти?
- Ты говоришь непонятно.
- Прости еще раз. Спрашиваю: где тут умирать?
- Так в сельве же. Мужчины туда уходят. Работают. Сельва многих забирает. Дети подрастают и тоже в сельву. Так и живем.
Потолок, набранный из чистых широких плах, окрасился розовым цветом. Несмотря на ночную бурю, Илья чувствовал себя отдохнувшим и даже чуть примиренным. Но рассказ женщины осел мутью. Значит - предел. Попрыгает, обрюхатит, кого сможет и - на вечный отстой? Так надо.
Кому?!
Вопрос вопросов. Песня песней. Сказка сказок. Кому надо? Ему, Илье, не надо. Да кто его с п р а ш и в а л?
За два последующих дня с него напрочь сошли остатки цивилизованности. Так, во всяком случае, казалось самому Илье. Что он делал, или вернее что с ним делали, можно было сравнить с невинным первобытным развратом, который имеет в основе, в базисе, рациональную идею продолжения человеческого рода.
И - служил!
На третий день, сбежав от очередной претендентки, Илья подался в ближайшую рощу.
По дороге его нагнал, двигающийся легкой трусцой, отряд во главе с Виктором.
- Гуляешь? - дружелюбно осведомился тот.
- Удираю.
Мужчины понимающе заулыбались. И хоть бы кто наладился в морду дать. Ведь их жен три дня по постелям валял. Он-то, еще ничего. Вот Сократ отличился, так отличился: мирные и благостные райские жительницы рвали его друг у дружки в клочки. Отыгрался Сократ на женском племени и за проявление, и за игнатовскую каторгу, и за сельву. Сегодня утром Илья видел его на дальней окарине деревни в обнимку с очередной претенденткой. Против всякой логики проклюнулось сочувствие к оголодавшим женщинам. Откатают свежих мужиков, и опять год жди. Никто не знает, сколько придет в новом этапе: может, двое, а, может, и ни одного. Такое тоже бывало. На плато поднимется стража, оставит списки тех, кто сгинул в сельве, их по минимуму снабдят данью и отправят назад. А женщинам ничего не останется, как ждать следующего этапа. В поселки стражников не допускали. Если и случался кто излишне рьяный, такого по особой тропе провожали до "потемкинской деревни", показывали бараки за высоким частоколом, пыточный столб с навеки привязанной куклой в лоскутах рваной одежды. А народ где? - спрашивал любознатец. Народ - в поле. Удовлетворенный стражник потом вещал в городе Дите о жути в отрядах. Все ухищрения предпринимались с единственной целью - избежать экспансии города Дита на плато.
Илья представил, как по чистой зеленой траве протопает угрюмое дитовское стадо; как Лаврюшка начнет развешивать по стенам свои рескрипты. Женщины исчезнут, а на сказочных полянах вырастут слепошарые каменные дома. Не то что местным, врагам такого не пожелаешь.
