— Никто разве не видел на площади надпись: "Я люблю вас, Свята!" или "Святослава!", я толком не помню?!
— Нет, — на меня удивленно смотрели все трое.
Тамареск заметно побледнел. Странно, если даже Тама и сделал это, то почему никто этого не видел? А я еще удивлялась, почему Гай не шутит на тему надписи? Выходит только я ее видела…
— Хорошо, Хетс с ней с надписью. Ночью, когда Тамареск слышал, будто кто-то ходил в моей комнате, я чувствовала чье-то присутствие, но никого не видела.
Я чувствовала, что кто-то гладит меня по спине (я призналась честно, понимая, что этого интимного момента никак не избежать). Я хотела поймать за руку, того кто это делал. Я почти поймала его, ощутила руку, но она тут же растворилась. Потом я уже не могла заснуть и увидела надпись на мостовой, когда стояла у окна.
При упоминании поглаживаний Гай присвистнул, Михас выпучил глаза, Тамареск легко задрожал и метнул в Таугермана такой взгляд, что странно, что плащ господина Шоса не задымился. Судя по всему, для мужчин поглаживание по спине значит еще больше, чем для женщин на Тау.
— Странно, — сказал Михас, — Странно, что вы оба уверены, что все эти факты как-то между собой связаны. Он был на набережной, и он прикормил Марлен и уехал с нами, это да. Все остальное… Шаги и… гхм… поглаживания могли быть снами, проявлениями волнения…
— Галлюцинации, ага, — буркнула я, обиженная, что нам с Тамареском не верят.
Все посмотрели на меня, как будто я ругалась портовой бранью на приеме у королевы.
— Надпись. Раз только вы видите ее, — продолжил после паузы Михас, — я не знаю, как ее привязать ко всему этому. Нет такой краски, которую мог бы видеть кто-то один.
— А по мне, так все логично, — неожиданно сказал Гай. — Внимательно присмотритесь к этому лицу. Он такой же, как Свята, не от мира сего. Он ни на кого не похож, а точнее похож на всех сразу, и владеет двумя видами магии, что уже доказано, и это как минимум. Все складывается в картинку, если он не является обыкновенным жителем Тау. Он может обладать способностью являться во сне, например. То, чем он писал на мостовой может быть и не краской, и иметь иную природу, чем этот мир, но природу родного мира Святы, поэтому одна она видела эту надпись. Вопрос: чего он хочет добиться от Святы?
— Теория безумная, — недовольно сказал Михас, — но посмотрим, кто из нас с тобой прав.
— Господа, дайте пить, — слабо проговорил очнувшийся господин Шос.
— В морду тебе бы дать, — злобно ответил Тамареск, — какого Хетса ты тут забыл?!
— А что сразу "ты"? Мы не пили вместе и не признавались в дружбе.
— Зато мы славно подрались, тебе не кажется? — съязвил Тама.
— Ах, это ты? — тон Шоса мне совсем не понравился, — Господин, что вырубил меня, кажется, немного повредил мне голову.
— Было бы что вредить… — скептически пробормотал Гай, — На, пей!
Шос жадно выпил кувшин воды, потом еще один и еще.
— Он не лопнет? — спросил Гай и Михаса.
— Надеюсь, нет, нам еще допрашивать его придется. От него, лопнутого, мало пользы.
— Так какого Хетса ты тут делаешь? — снова спросил Тама.
— Я путешествую с любимой женщиной, — ответ парадоксальный, как логика шизофреника.
— Но ведь вы зайцем тут ехали, пока вас Михас не поймал, — воскликнула я.
— Я надеялся, что меня обнаружат, и я смогу продолжить путешествие с вами, — парировал Таугерман.
— Что вам от меня нужно? — спросила я.
— Ваша любовь. Настоящая чистая любовь. В ней я нуждаюсь, больше всего, — сейчас он не кривлялся, в глазах его стояли мука и боль.
— Только так вы сможете спасти меня. Я признаюсь: я чуть не убил вашего провожатого, я написал специальной краской на мостовой, что люблю вас, я был в вашей комнате, это я с самого начала гладил вас по спине, чтобы вы узнали, что я вас люблю и что вы обязаны полюбить меня.
Мне стало дурно, голова закружилась, даже не от пламенности речи, а от ее полной абсурдности.
— Обязана? Я никому не обязана, — во мне вскипала ярость, я вскочила, но не удержалась и упала.
— Стоп, Свята, подожди, — Тамареск спокойно наклонился к нашему пленнику, — сейчас, ты честно ответишь на наши вопросы, и не будешь нести чушь собачью. Как только мы узнаем все, что необходимо, мы оставим тебя на дороге. И упаси тебя Ясве следовать за нами!
— Хорошо, — Таугерман выглядел совсем забитым.
— Итак, кто ты? — спросил Михас.
— Я — Тау, — ответил Таугерман.
Голова моя шла кругом все быстрее, тошнота подкатывала к горлу. "Какой это все бред!" — подумала я перед тем, как упасть в обморок.
Глава 6. Говорит Вселенная
Уже знакомое ощущение собственной причастности ко всему сущему посетило меня и оповестило, что я в гостях у Вселенной.
— Снова здорова, — услышала я недовольный голос.
— Вселенная, миленькая, объясни, что происходит?! — взмолилась я.
— Тау воплотился, — скорбно ответила она, — изначально в мои задумки входило твое путешествие по Тау, ты бы полюбила его. Ты с самого начала полюбила Пратку и этих смешных людей и нелюдей. Тау был почти спасен. Проехалась бы по его селам и весям, полюбовалась всем, что возникло благодаря тебе. Погордилась бы собой и достаточно. Но с тобой же просто невозможно иметь дело!!!
"Хорошо, хоть ясно откуда ноги растут у нелепой мысли прокатиться по Тау", — подумала я.
— Учти, что я знаю, все, о чем ты думаешь, — предупредила Вселенная.
"Ну и что теперь? Не думать?" — по инерции подумала я.
— Воздержись от комментариев, — разъярилась моя собеседница.
— А что я собственно, такого сделала, что со мной дела иметь невозможно?! — обиделась я.
— Зачем влюбила в себя этого мальчика?
— Какого из?
— Несносная ты. Все-то тебе объясни. Не скажу, из вредности не скажу, — Вселенная тоже обиделась.
— Это как-то мешает? — спросила я, когда мы обе перестали дуться.
— Мешает и вполне существенно. Если тебе все удастся, я буду вынуждена убить его, иначе дверь между Тау и твоим миром никогда не закроется.
— Прискорбно, — ответила я, — а что с Тау?
— Тау воплотился в этого идиотского господина Шоса. Он очень привязан к тебе. Тау разумный мир, он боится погибнуть, очень боится, что ты не полюбишь его, раз единожды ты уже сделала ему очень больно. Поскольку он является частью тебя, то знает тебя лишь настолько, насколько ты в него вложилась. Он решил, что стоит тебе полюбить его воплощение, как все спасутся. Но ведь ты не сможешь его полюбить, я читаю это в твоем сердце. Разбить сердце целому миру, это надо же умудриться! — расстроенная было Вселенная, снова начала возмущаться.
