— Неужели ты, Страж одного из самых стабильных миров, виртуозно и неподражаемо владеющий энергией информации, до сих пор ничего не понял?! — Казалось, Свиярс не верит в тупость белобрысого братца.
— Не понял чего? — Альбинос никак не мог взять в толк, где и в чем он просчитался.
— Произнеси ее полное имя. Имя, которое она носила там, где обрела свою смерть. Имя, которым хотела отгородиться от твоего поистине убийственного преследования…
— Зачем? — Иинса не привык играть по чужим правилам, и роль слепой пешки ему откровенно не нравилась.
— Просто назови имя. — В голосе Свиярса прозвучали требовательные нотки. — Ты ведь помнишь его. Слишком хорошо помнишь… Некоторые будут очень удивлены услышать его из уст самого убийцы.
Страж Айдары немного замялся, но вовсе не потому, что копался в закромах своей многовековой памяти в поисках нужного архива, а потому что сказать вслух то, от чего пытаешься убежать, оказалось довольно трудно.
— Ирина Константиновна Савельева, — наконец выдавил он из себя.
Сначала я не поверила собственным ушам, но, когда пришло осознание, что мне ничего не послышалось, мраморный пол ушел у меня из-под ног, а перед глазами все поплыло. Если бы не своевременная поддержка Стефианира, боюсь, я просто рухнула бы там, где стояла.
— Мама?! — непроизвольно вырвался у меня закономерный вопрос. — Но при чем здесь моя мама?!
Слышать такое родное и любимое имя здесь, да еще и из уст самого… кого? Убийцы?! Но почему?! Как?! За что?!
Альбинос с ужасом смотрел на меня.
— Что?! — До него тоже постепенно доходило. — Нет! Этого не может быть!!!
Я переводила ничего не понимающий взгляд с одного межмирового жителя на другого и не верила им.
— Да, Светлана, твоя мама была моей избранной и Вершителем Сирмиллы, не удивляйся, — повернулся ко мне с разъяснениями Свиярс. — Она сменила много имен, ей приходилось надевать самые различные маски, чтобы запутать следы, но, к сожалению, похоронена она в твоем мире и под именем, которое тебе так близко и знакомо. И я… я не смог ее защитить… тогда не смог. — Серебристые глаза опустились, пытаясь скрыть не столько ото всех, сколько от самого себя ту боль, которая не проходит с веками, и отвратительное чувство бессилия, когда судьба лишает шанса на возвращение утраченного.
— Но как же так?! — Я сжала пальцами виски, пытаясь хоть таким нехитрым способом удержать разбегающиеся мысли. — Мама умерла всего десять лет назад от тромбоэмболии легочной артерии, а твоя избранная — тысячелетия назад от… не знаю, от чего…
Мама… Странно, мне до сих пор казалось, что я очень хорошо ее знаю. Она всегда успокаивала, когда мне было плохо, ругала за плохие отметки в школе, настаивала на поступлении в институт, все равно какой, лишь бы было высшее образование, переживала мои неудачи и радовалась даже самым скромным моим успехам. И никогда не ругалась с отцом. Она исправно каждый день ходила на работу, готовила обед, стирала, убиралась. Она выглядела такой земной и обычной, что поверить в ее иномирное происхождение просто невозможно. Лишь однажды, незадолго до смерти, я почувствовала исходящий от нее запах горького шоколада. Довольно сильный, что удивило меня до глубины души, ведь раньше, я была уверена в этом, ее родной запах — смесь молодого мандарина и эвкалипта. «Тебе показалось», — отмахнулась она тогда от меня. Выходит, не показалось… И стихи, написанные мамой за неделю до смерти, были посвящены вот этому странному хвостатому существу, которого она ждала до самой последней минуты, до самого последнего вздоха:
Нет больше света, всюду мрак,
Меня никто, никто не слышит…
Любовь, зажатая в кулак,
Еще теплится, но не дышит.
Не согревает солнца свет,
Не холодит луны сиянье,
Закатом кажется рассвет,
А встречи — словно расставанье.
Горит на жертвенном огне,
Сгорает, в пепел превращаясь,
Та птица, что жила во мне,
Любовью гордо называясь.
Ее на жертвенный костер
Реальности жестокой прочил
Тот, кто однажды распростер
Объятья сладости порочной.
Поникли крылья, хвост облез,
Теперь уродлива и гадка,
Перед реальностью небес
Любовь не вынесла нападок.
Предсмертный стон, последний вздох…
Как мало надо ей, чтоб выжить.
Но где тот всемогущий бог,
Что смерть поможет обездвижить?
Кто остановит ход судьбы,
Миры перевернет местами
Лишь для того, чтобы смогли
Соприкоснуться мы руками.
— Кровь — настолько уникальная и изменчивая субстанция, что при наличии определенных способностей, которыми Иинса владеет в совершенстве, можно заставить ее не только остановиться, но и обрести совершенно нехарактерные для нее свойства, — пояснил Хранитель. — Тромбоэмболия — всего лишь официальный диагноз врачей твоего мира, они не умеют искать энергетические следы. Может, это и к счастью. А время не всегда прямолинейно, как вы, смертные, привыкли думать. Его можно повернуть не только вспять, но и раздвинуть вширь, закрутить спиралью и даже, если очень постараться, завязать морским узлом. Я же просто немного подкорректировал переход из одного мира в другой, позволив встретиться тем, кому суждено дать Айдаре возможность очиститься от скверны. Ведь ты вполне могла бы быть моей дочерью…
Наверное, у меня произошел какой-то сбой в работе центральной нервной системы от переизбытка самой невероятной информации и впечатлений, но меня мало того что пробило на смех, так еще я чуть не ляпнула: «Жаль, что ты не мой отец, я тоже хочу такие хвосты!».
Свиярс только головой покачал, беспрепятственно подслушав мои крамольные мысли.
— И дались тебе мои хвосты. — Легкая улыбка тронула его губы.
— Зачем они тебе? Да еще и целых три штуки? Только чтобы дырки протыкать? — размазывая по лицу выступившие от смеха слезы, я не смогла отказать себе в капельке чисто женской «логики». То есть задать вопрос, совершенно не относящийся к делу.
— Не думаю, что демонстрация настоящих возможностей некоторых частей моего древнего организма сейчас будет уместна. — Хранитель Тайн сказал это с таким серьезным видом, что у меня невольно закралось подозрение — мое любопытство вполне может выйти мне боком. — Но может статься и так, что окажется необходимой.
— И от чего это зависит?
Вот кто меня за язык тянет?
— От нового Стража Айдары. — Серебристые глаза сверкнули двумя яркими звездами в сторону Стефианира.
