– Убери руки, Холод. Дай мне увидеть тебя всего.
Холод колебался всего секунду, а потом отвел руки. Он сидел, уставясь в пол, он уже не мог чувствовать себя комфортно в своей наготе.
– Ты по-настоящему красив, Холод. Я и забыла. – Она нахмурилась. – Кажется, я слишком многое забыла в последнее время. – Она сказала это почти с грустью, но голос тут же снова стал резким, похожим на ее нормальный тон. Этот тон заставил нас всех напрячься чуть не до дрожи: это была дрожь предвкушения, и предвкушали мы вовсе не удовольствие.
– Я недовольна собой сегодня. Все это были люди, которых я уважала, или любила, или ценила, – и теперь они никогда не будут на моей стороне. Они будут меня бояться, но меня боялись и раньше, а страх – не то же, что уважение. Я это поняла в конце концов. Дайте мне хоть одно приятное воспоминание об этой ночи. Я хочу видеть вас троих вместе. Я хочу видеть, как свет вашей кожи расцвечивает ночь фейерверками.
Мы оторопели поначалу, потом Дойл сказал:
– Моя ночь с принцессой была вчера. Холод дал понять, что сегодняшнюю ночь он ни с кем делить не хочет.
– Захочет, если я так велю, – сказала Андаис. Спорить с ней, нагой и покрытой кровью, будто какая-то жуткая древняя алтарная статуя, было трудно, но мы попытались.
– Я просил бы ваше величество не делать этого, – проговорил Холод. Он больше не выглядел надменным. Он казался почти испуганным.
– Ты просил бы? Просил бы меня?! И что мне с твоей просьбы?
– Ничего, – сказал он, опустив голову так, что сияющая завеса волос скрыла его лицо. – Абсолютно ничего.
В его голосе звучали горечь и печаль.
– Тетя Андаис, – сказала я, тщательно контролируя тон, очень осторожно, как говорила бы с психом с примотанной к боку бомбой. – Мы не сделали ничего, что могло бы тебя огорчить. Мы делаем все, что можем, чтобы послужить тебе. За что ты хочешь нас наказать?
– Вы собирались сейчас заняться сексом?
– Да, но...
– Ты собиралась спать с Холодом?
– Да.
– Ты спала с Дойлом прошлой ночью?
– Да, но...
– Ну так что за проблема переспать с ними обоими прямо сейчас? – Ее голос снова поднялся, теряя последние крохи спокойствия.
Я еще больше снизила тон.
– Я еще ни разу не была с ними обоими вместе, ваше величество, а тройник надо хорошо продумать, или все испортишь. Мне кажется, Дойл и Холод оба слишком доминантны, чтобы спокойно меня делить.
Она кивнула.
– Верно.
Кажется, мы все трое одновременно перевели дух.
– Тогда замени кого-нибудь из них. Подари мне зрелище, моя племянница, дай мне этой ночью что-нибудь для души.
Я исчерпала всю свою изобретательность, пытаясь ее отговорить, она даже согласилась со мной – и нам это не помогло! Я переводила взгляд с одного мужчины на другого.
– В таком случае я готова выслушать предложения.
Я надеялась, что Андаис решит, будто я предлагаю им назвать кандидатуры. Но я надеялась также, что мужчины поймут, что я все еще ищу способ увильнуть.
– Никка менее доминантен, – медленно проговорил Холод.
Он что, не понял, чего я жду?
– Или Китто, – сказал Дойл.
– Китто получил свое сегодня, а Никка должен ждать еще две ночи. Наверное, все скорее предпочтут передвинуть очередь Никки, чем отдадут Китто два сеанса подряд.
– Предпочтут? – поразилась королева. – Ты что, спрашиваешь их согласия? Ты разве не сама выбираешь кого-нибудь из них, Мередит?
– Ну, не совсем. Мы составили расписание и обычно его придерживаемся.
– Расписание? Расписание?! – Уголки ее губ поползли вверх, потом на ее лице засияла широченная ухмылка. – И в каком порядке ты их там расставила?
– По алфавиту, – сказала я, пытаясь не выдавать своего удивления.
– У нее алфавитный список! – Она захихикала, а потом расхохоталась в голос, настоящим, искренним утробным смехом. Она сложилась чуть не пополам, схватившись за бока, она хохотала до слез, и слезы полились из ее глаз, промывая дорожки в крови.
Животный смех обычно заразителен; как ни странно, этот таким не был. Точнее, для нас не был. Я расслышала, как присоединились к Андаис ее подручные. Наверное, Иезекииль и его ассистенты решили, что это страшно смешно. У палачей особое чувство юмора.
Смех поутих, и Андаис выпрямилась, вытирая глаза. Наверное, мы все задержали дыхание, ожидая, что она скажет. Она перевела дух и все еще смеющимся голосом заявила:
– Только вы сегодня сумели меня порадовать, и за это я дам вам поблажку. Хоть я так и не поняла, что дурного сделать передо мной то, чем вы займетесь, как только я вас покину. Какая вам разница?
Мы мудро придержали свои мнения при себе. Подозреваю, мы все догадывались, что если она до сих пор не понимает разницы, то никому и не удастся ей объяснить.
Королева исчезла, оставив нас троих перед зеркалом, снова отражавшим наши взгляды. Я была ошарашена, потрясена едва не разразившейся катастрофой. Лицо Дойла почти ничего не выражало. Холод вскочил с кровати и заорал так яростно, что на крик тут же сбежались все остальные с оружием наготове.
Рис озадаченно оглядел комнату.
– Что стряслось?
Холод крутнулся к нему, обнаженный и безоружный, но тем не менее пугающий до судорог.
– Мы ей не цирковые зверушки!
Дойл встал и жестом велел всем убираться. Рис посмотрел на меня, я кивнула. Они вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Дойл тихонько заговорил с Холодом. Большей частью это были обычные уговоры, но кое-что он повторял особенно настойчиво. "Мы здесь в безопасности, Холод, – слышала я снова и снова. – Здесь она ничего не сможет нам сделать".
Холод поднял голову и вцепился в плечи Дойла. Хватка его бледных пальцев оставила следы на темной коже Дойла.
– Ты что, еще не понял, Дойл? Если ни один из нас не станет отцом ребенка Мерри, мы все снова будем игрушками Андаис, надоевшими игрушками! Я этого больше не вынесу, Дойл. – Он встряхнул Дойла за плечи. – Я не вернусь к старому, Дойл, я не смогу! – Он снова и снова тряс Дойла. Я все ждала, когда Дойл разорвет хватку и оттолкнет Холода, но он этого не сделал. Он только сжал руками плечи Холода – и все.
Сквозь серебро волос Холода я уловила блеск слез. Холод медленно опустился на колени, его ладони скользили по рукам Дойла, но так и не оторвались от них. Он прижался лбом к Дойлу, обнимая его.
– Я не могу, Дойл, не могу... Лучше умереть. Я истаю, но не вернусь.
С последней отчаянной фразой он зарыдал – глухими, настоящими рыданиями, исходившими из самой глубины его души. Рыдания будто разрывали его.
Дойл молча ждал, пока он выплачется, а когда он затих, мы с Дойлом отвели его в постель. Мы уложили его между собой; Дойл обнимал его со спины, а я спереди. И ничего сексуального в этом не было. Мы не размыкали объятий, пока он не заснул, устав от рыданий. Мы с Дойлом посмотрели друг другу в глаза над скорчившимся Холодом. Выражение глаз, лица Дойла ужасало больше, чем вид Андаис в запекшейся крови.
