Мне пришлось подвинуться, чтобы Дойл и Шалфей смогли поменяться местами. Крылья полностью занимали пространство между комодом и кроватью. Когда Шалфей сумел развернуться, я шагнула обратно. Крылья над его плечами смотрелись верхушкой золотого, украшенного самоцветами сердца. Волосы были всего на тон желтее, чем мягкий цвет его кожи. Он казался почти неправдоподобным в своей прелести, если бы не глаза. Эти черные глаза сверкали не гневом, а настоящим злом. Я невольно припомнила, что он – всего лишь увеличенная копия созданий, которые пировали на теле Галена.
– Никаких укусов и никакой крови, – добавила я.
Он рассмеялся, блеснув зубами – чуточку слишком острыми для моего душевного комфорта.
– Глупая торговля для принцессы сидхе.
– Я не хочу, чтобы оставалось место для недоразумений, Шалфей. Я хочу, чтобы все было предельно ясно.
Нисевин из зеркала заверила:
– Он не причинит тебе вреда, принцесса.
Шалфей взглянул на нее через плечо.
– Немножко крови – отличная приправа к поцелую.
– Для нас, может быть, но ты должен поступить именно так, как предписывает принцесса. Если она не хочет крови, пусть так и будет.
– С чего нам слушать принцессу сидхе?
– Ты слушаешь не принцессу, Шалфей, ты слушаешь меня. – Под ее взглядом злоба в его глазах заметно потускнела.
Плечи его слегка ссутулились, крылья обвисли, задев комод.
– Будет так, как мне велит моя королева. – Голос был недовольным.
– Я обещаю, что он не причинит тебе вреда этим поцелуем, – сказала Нисевин.
Я кивнула:
– Я верю обещанию королевы.
Шалфей пристально на меня посмотрел.
– Но не моему.
– Мое слово – это твое слово, – угрожающе прошипела Нисевин.
Выражение лица Шалфея было таким злобным, что увидь его Нисевин – вряд ли бы она обрадовалась. Но Шалфей стоял к ней спиной, и всего на миг в его глазах мелькнуло что-то близкое к скорби, что-то, я бы сказала, почти человеческое. Выражение это тут же исчезло, но единственный короткий миг дал мне немало пищи для размышлений. Может быть, маленький двор Нисевин был немногим счастливее, чем двор Андаис.
Я взяла лицо Шалфея в ладони – не из романтических побуждений, а просто ради контроля. Его кожа была неправдоподобно тонкой, младенчески мягкой. Я никогда прежде не прикасалась так к эльфам-крошкам – по той простой причине, что для таких касаний у них маловато поверхности. Я наклонилась к нему, а он так и остался стоять, свесив руки вдоль тела. Он ждал, чтобы я закончила дело.
Я повернула голову чуть набок и замешкалась, почти касаясь губами его губ. Они были краснее, чем должны бы. Я подумала, будут ли они необычными на ощупь, как и его кожа, а потом наши губы соприкоснулись, и я получила ответ. Это были просто губы, но мягкие и гладкие как шелк, как атлас, роскошные, как сочный плод.
Ощущение было интересным, но магии в нем не было. Я отвела голову назад, по-прежнему сжимая его лицо в ладонях. Я посмотрела в зеркало на Нисевин.
– Чар не было, никакого лекарства.
– Его тело проникло в твое? – спросила она.
– Ты имеешь в виду язык?
– Да, раз уж ты решительно отказываешься от всего другого.
– Нет, – ответила я.
– Поцелуй ее, Шалфей, поцелуй ее как следует, пора уже заканчивать со всем этим!
Он тяжело вздохнул, я ощутила руками движение его тела.
– Как велит моя королева.
Он скользнул руками по моему телу, притягивая меня к себе. Я оказалась слишком близко, чтобы по-прежнему держать его лицо в ладонях, но, заведя руки ему за спину, я наткнулась на крылья и не могла сообразить, что же делать с руками дальше.
– Ниже, туда, где крылья прикрепляются к спине, – сказал он, будто поняв, в чем дело. Может, он сталкивался с такой проблемой, встречаясь с бескрылыми.
Я опустила руки вдоль его спины к основаниям крыльев. Спина на ощупь казалась совершенно обычной, если не считать исключительной нежности кожи. Разве крылья не требовали дополнительной мускулатуры?
Он гладил мне спину, наклоняясь все ближе и ближе. Мы поцеловались, и на этот раз поцелуй был взаимным, нежным вначале, но потом его руки сжали мое тело, и он вонзился в мой рот. Казалось, что его язык, его губы превратились в чистый жар. Жар наполнил мой рот, рванулся по горлу, рекой потек по всему телу до самых кончиков пальцев, пока я не переполнилась им, так что кожа едва не загорелась.
В чувство меня привел голос Нисевин:
– Вот тебе твое лекарство, принцесса. Дай его зеленому рыцарю, пока оно еще горячо.
Мы с Шалфеем с трудом разорвали объятия – тела будто сопротивлялись. Руки еще скользили по рукам, когда я повернулась в поисках Галена. Гален шагнул к нам.
Я потянулась к нему, провела жаркими ладонями по его плечам, и даже сквозь рубашку я чувствовала его кожу, чувствовала, как течет по нему тепло. Он дышал быстро и тяжело еще до того, как наклонился для поцелуя.
Наши губы встретились, и жар обрадовался Галену, словно только его и ждал. Рты запечатали друг друга, чтобы ни капельки тепла не пролилось. Губы, языки, даже зубы словно пили друг друга. Жар наполнял мой рот, как жидкость. Я чувствовала его теплую сладкую густоту, похожую на теплый мед, теплый сироп, лившийся из меня в Галена. Он пил жар из моего рта, пил струящуюся магию.
Он вытянул из меня этот жар, вынул магию своими губами, руками, всем телом. Магический жар подпитывался жаром иного рода, и, тихо всхлипнув, я попыталась запрыгнуть на него, обхватив ногами его талию. Он вскрикнул, когда я коснулась его паха, и не от удовольствия.
Он быстро поставил меня на пол, едва ли не оттолкнув прочь. Задыхаясь, прошептал:
– Я не исцелен.
– Ты исцелишься два дня спустя, к закату или даже раньше, – сказала Нисевин.
Я все еще нетвердо стояла на ногах, дыхание никак не удавалось выровнять. От грохота пульса в ушах я почти оглохла, так что положилась на здравомыслие Дойла.
– Дай нам слово, королева Нисевин, что Гален исцелится спустя два дня от нынешнего.
– Даю, – сказала она.
Дойл кивнул:
– Мы благодарим тебя.
– Не благодари, Мрак, не благодари.
С этими словами она исчезла, и зеркало снова стало только зеркалом.
Гален тяжело опустился на край постели. Он все еще пытался привести дыхание в норму, и все же он мне улыбнулся.
– Через два дня.
Я хотела коснуться его лица, но руки тряслись так сильно, что я промахнулась. Он схватил мою ладонь и приложил ее к своей щеке.
– Два дня, – выдохнула я.
Он кивнул, улыбаясь, прижимая к щеке мою ладонь. Но я улыбнуться в ответ не смогла: я видела лицо Холода. Надменное, злое, ревнивое. Он, видимо, заметил мой взгляд и отвернулся. Холод прятал лицо, потому что вряд ли мог контролировать его выражение. Он ревновал к Галену.
