— Всего лишь сон, — наконец-то пробормотала она.
Очень хорошо, подумалось мне. Тогда оставим Леонор на потом.
— Скажите, — спросил я, — вы знаете, почему меня назвали Джон Мун?
— Потому что это имя дала вам мать.
— Верно, но почему именно это, а не другое?
— Об этом вы должны спросить ее, — мягко заметила Пруди.
Она ничего не поняла.
— А если я — всего лишь герой романа?
— Герой чего?
— Романа. Книги, в которой рассказывается какая-нибудь история.
— Не понимаю.
Я тяжело вздохнул.
— Пьеса для театра. Вы видели пьесы в театрах?
— Да.
— Вот и хорошо, теперь представьте, что эта пьеса записана. В книжке.
Пруди широко открыла глаза.
— Так говорят театраломаны. Ну, в той Федерации, в которую я вступил, помните? Меня занесло к ним на собрание прошлой ночью. И что там было… Ох, вы мне, наверное, даже не поверите. Я видел этого мальчика с головой поросенка, сидящим за большой тетрадью. Он пишет роман. Так мне объяснили.
— Роман?
Все это казалось совершенно абсурдным, но однако нужно был ей все рассказать.
— Представьте, — продолжил я, гладя ничего не понимающую голову, — представьте себе, что мы всего лишь персонажи романа.
— Джон, — сказала Пруди, — Джон, вы уверены, что с вами все в порядке?
У меня словно гора упала с плеч.
— Ну ладно, оставим это. Просто… просто мы живем в очень странное время. Смерть покинула свое место, и люди теперь начинают выдумывать черт знает что. Я видел этого маленького мальчика при обстоятельствах, ну, скажем, при не совсем обычных обстоятельствах и…
Голова улыбнулась мне.
— Это игра вашего воображения. Вы все слишком близко принимаете к сердцу, мсье Мун. И в тот вечер, видимо, слишком устали.
Она права.
После всех этих событий я до сих пор чувствовал себя изнуренным, опустошенным.
Странный маскарад, устроенный театраломанами. Мальчишка, которого они выдают за хорошо охраняемый секрет. Переодетые типы, тайны, Леонор, умеренные, площадь Греймерси, хлам, задрапированный красным бархатом, тайные тоннели, хрупкие свечи…
— И наплевать, почему мне приспичило вступить в эту Федерацию, — продолжил я.
Пруди с трудом сдерживала свои глаза, чтобы они не закрылись, но я больше не смотрел на бедняжку, слишком поглощенный своей речью. Надо было выговориться. Так или иначе, но мне надо было выговориться.
— На самом деле трудно понять, верят ли они сами в то, что говорят. Без сомнения все это звучит совершенно невероятно. Но в то же время у меня был сон. Потому что, сами понимаете, именно мальчик в костюме поросенка намекнул мне на перемену профессии, а иначе сюда бы никто и не явился. Зачем тому же Грифиусу заходить к бывшему тренеру команды Огров? А если бы Ориель и Глоин не были моими друзьями, и мы бы не пошли в этот пивной бар «Мулиган», то никогда… Пруди?
Но маленькая горничная закрыла глаза.
— И я никогда бы не поговорил бы с Леонор Пулбрук.
Леонор. Внезапно, стоило просто произнести ее имя, в моей памяти всплыли те странные слова, которые она прошептала мне на ухо: «Вы помните тот день, когда мы впервые встретились?»
Я осторожно переложил голову Пруди на покрывало, а затем поднялся на чердак, где лежали все подшивки газеты «Утро волшебника». Подоконники чердачных окон были завалены снегом. На чердаке оказалось темно и холодно, но мне не потребовалось много времени, чтобы найти нужный номер. Номер за тот день, в который мы с Леонор впервые встретились. Для большей уверенности я взял еще и следующий номер, а после этого спустился вниз.
Пруди продолжала лежать с закрытыми глазами.
— Вы увидите, — сказал я.
И открыл номер на той странице, где печатались некрологи.
Ничего.
Тогда я открыл другой номер и быстро пробежал взглядом по колонке объявлений. Мои глаза перепрыгивали с одного объявления на другое со скоростью молнии, сердце бешено стучало.
Я не смог его не заметить.
Оно было совсем маленьким. Но все же оно там было.
У меня на глаза навернулись слезы, в горле застрял здоровенный комок. Тем или иным образом, но я это знал с самого начала.
Неужели это правда?
С великой скорбью сообщаем о смерти Катей Плюрабелль.
Смерть последовала в результате несчастного случая на двадцать шестом году жизни.
Да упокоится ее душа с миром!
Не было смысла тратить силы на то, чтобы плакать.
Не было смысла и впадать в гнев, потому что рядом не оказалось никого, кто мог бы меня выслушать.
Я встал и подошел к окну. Небо оделось в серую униформу.
— Но о чем все это говорит? — Мой громкий вопрос, естественно, остался без ответа.
Повернувшись к Пруди и подойдя к ее кровати, я повторил, опускаясь на колени и гладя ей волосы.
— О чем все это говорит?
Моя голова поникла.
— Святые угодники, вы были правы: все это абсурд чистой воды.
Я дотронулся пальцем до щеки гномессы, но она так и не открыла глаз.
— Пруди?
Ледяной холодок пробежал у меня по спине, словно маленькие холодные насекомые. Преодолевая сковывающий страх, я осторожно положил кончики пальцев на веки горничной и приоткрыл их.
Глаза были совершенно белые.
Белые как снег.
Пруди оказалась мертва.
До крови закусив губу, я почувствовал себя совершенно опустошенным, испытывая неизбывную печаль и одновременно…
Мертва?
Разрази меня гром. Это говорит о том, что кое-кто другой на свободе.
Я поднялся, чувствуя себя виноватым, мои глаза наполнились слезами.
Надо было найти Грифиуса. Мне стоило заняться именно этим, а не бегать по своим личным делам. Ради святой крови… нет, нет, только не этих «мамаш». Хорошо, теперь надо немного пошевелиться и взять бразды правления в свои руки. Но с чего начать? Где Гораций? Где Смерть? Надо что-то быстренько предпринять. Предупредить людей. А как там Ориель и Глоин? Что с ними сейчас происходит? Меня начала охватывать паника.
Я снова взял в руки голову Пруди, но, не зная куда ее поставить, положил обратно на кровать и принялся яростно грызть ногти. Очень хорошо. Смерть свободна, а мои друзья все еще находятся в плену. Мордайкен потерпел поражение по всем статьям. Что касается театраломанов, то только Три Матери знают, что они задумали. Вот что надо сделать!
Я запустил руку в волосы.
Надо кого-то предупредить. Королеву.
Гм-м-м. Идея довольно плоха.
«Да, но разве у тебя есть другая?» — поинтересовался тоненький голосок у меня в голове.
