Сосед Клыка за рукав дернул, пытаясь усадить его на место. Но Клык, отбиваясь от руки, продолжал куражиться.
— Слова не скажут. Вот они все где у меня!
И лапу, поросшую черным волосом, в кулак сжал.
Радогор недобро усмехнулся.
— Подавиться? А почему бы и нет? Не я сказал… Пусть подавится. А то слюной всех окатил.
Разжался до бела сжатый, от сдерживаемой ярости, кулак и словно горсть песка полетела в разверстый рот Клыка. Поперхнулся, закашлялся, задыхаясь и выворачивая белки глаз, и замахал руками, борясь с удушьем. Соседи принялись по спине его охаживать крепкими ладонями, стараясь отхлопать Не помогло. Схватился за горло обоими руками, синея, и повалился с лавки на пол. Ноги заколотили по полу.
Раз… другой! И затих.
В трапезной установилась пугающая тишина.
— Подавился!
Разорвал тишину спокойный голос Радогора.
Встал, и подавая руку Владе, сказал.
— Пойдем, княжна. Не следует твоим ушам выслушивать, что пьяные языки плетут. Пусть без тебя празднуют. Им даже веселее будет, когда ты уйдешь. — Повернулся к застолью, окинул каждого льдистым взглядом, и брезгливо, выделяя каждое слово, добавил. — Только Клыка этого пусть за крыльцо выбросят. Падалью от него несет.
И увлек ее в травчатые двери.
Пьяные голоса до самой ночи разносились по всему терему. Княжна ворочалась без сна. Потом привалилась к его плечу и затихла. Лежала молчаливая, и не привычно тихая и задумчивая.
— Как не злись, а прав, пьяный дурак! — Придя к какому — то решению, наконец, сказала она в темноту. Поднялась на локте и склонилась над его лицом. — Земля без князя — сирота. Всяк ее, сироту, обидеть может. Хворостиной хлестнет и ладонью по затылку щелкнет. Теперь же и воеводы нет. Дружина без головы осталась.
— Клык не голова. — Сонно возразил он, с трудом открывая глаза. — Ты к чему это говоришь, Ладушка?
— А к тому и говорю, Радо. Сядь со мной по правую сторону, князем. Завтра же объявлю. Порубежные земли без князя нельзя держать. Дружина разбежится. Пря начнется. Кто землю от набегов убережет?
Сон слетел с него, как рукой смахнуло. Выпрямился, отстранив ее и с изумлением, заглянул в глаза.
— Не разбежится дружина, Лада. Некуда бежать. — не сразу нашелся он с ответом. — А вот если князем объявишь, точно дружины не найти. В усобице пропадет. Клык, слов нет, дурак. Но весь на ладони. А кто за ним стоит? Кто его в спину подталкивал и за язык дергал?
Вот и узнаешь все…
Ее рука медленно скользит по груди, оглаживает крепкий, как каменная плита, живот, зубки покусывают шею.
— Тоскливый ты человек, Радо. — Огорченно вздохнула она. — Я так все хорошо придумала, а ты, как добрая хозяйка, сразу все горшки по полкам в рядочки выстроил. — Князь Радогор! Гордо и грозно. Это тебе не какой — то Клык. Или Свищ.
— А если Ольх? — Улыбнулся Радогор, останавливая ее руку на пол — пути. Удивительным образом у нее получалось все сразу. И княжьи за боты и… все остальные.
— Не мешай мне, Радо. На самом интересном сбил. — Возмутилась она.
— А если Ольх? — Все с той же улыбкой повторил он, выстраивая защиту своей ладонью для ее нетерпеливой руки.
Задумалась, наморщив лоб. И согласилась.
— Тоже хорошо. Ольх! Только для ночи. И мысли хорошие, светлые… Ольх…
Зубки прикусывают все чаще и чаще. И глаза смотрят бойко И рука гуляет по его телу, дерзко и уверенно сметая его заслоны. И губы смеются.
— Завтра же объявлю князем и никуда ты не убежишь!!
— Тесно мне здесь, Ладушка! — Стараясь не обидеть ее, вздохнул Радогор.
— Тесно? — Удивилась она. — Лавка вон какая широкая, а я вся на твоей руке уместилась.
Грудь щекочет лицо и ее колено забирается по ногам все выше и нежный пушок щекочет бедро. И Радогор чувствует, как рушатся и разлетаются в щепу, в мелкие крошки, его, и без того хиленькая крепостная стена под ее сокрушительным натиском.
А вскоре, напрочь забыв обо всех княжеских заботах, она уже крепко спал, свернувшись клубком под его рукой, мерно посапывая и причмокивая губами.
Радогор же лежал, закинув руку за голову с закрытыми глазами, прислушиваясь к звукам ночного терема.
Вот чей — то пьяный, скандальный и хриплый от выпитого, голос. Половицы скрипнули… Женский сконфуженный голос и неясное бормотание. Быстрая мышь суетливо прошелестела по полу из одного угла в другой. Ветерок прошумел над кровлей терема. Дворня стучит, немилосердно топает и гремит посудой, убирая трапезную.
Знакомое уже чувство тревоги мало — по — малу заползало в душу. Словно чьи — то глаза, холодные, цепкие, — и ненавидящие их, — заглядывали в опочивальню. Но не его искали эти глаза. Не его. Почему, не знал. Но что не его, в этом был полностью уверен. Осторожно высвободил руку из — под ее тела и спустил ноги на пол. Так же осторожно натянул портки и, ступая на носки босыми ногами, подобрался к двери. Прислушался. Тихо. Даже стража не слышно у лестницы к переходу. Прижался, бедняга, к стене спиной в темном углу, навалился на копье двумя руками и спит себе беззаботно. И бездумно!
И все же чувство, что кто — то неотрывно следит за ними, не покидало его. На палец приоткрыл двери. И снова застыл, прислушиваясь. Показалось, что быстрая, еле различимая в потемках, тень пролетела переходом к светелке княжны.
Стук падающего копья громом разлетелся по терему. Так и есть, сморил сон бедняга. А может и сердобольная рука поднесла ковш, другой.
И еще одна тень скользнула мимо.
Вжимаясь в стену, выбрался из опочивальни. Удар локтем и тень с разбитой гортанью и сломанными шейными позвонками без шума сползла по стене на пол.
Еще одного выдал месяц, не вовремя заглянувший через слюдяное оконце, в светелку. Ткнул пальцем за ухо, касанье смерти, которым он когда — то успокоил Гребенку, и этот повалился на пол. Сколь не быстр он был, а заметили. Из темноты вылетела рука с мечом, целя ему под подбородок. Умелый, выверенный удар. Качнулся в сторону, пропуская удар мимо и, повернулся на пятке. Зажал кисть с мечом в ладони и направил мимо, одновременно выворачивая ее. Рука с хрустом переломилась в локте и меч без звука упал на мягкую и толстую дорожку. И дикий вопль разорвал тишину терема.
— Тише ты! Люди спят. — С укором проговорил он. — переполошишь всех.
Пока произносил эти душевные слова чуть не пропустил удар ножа. Подлый удар. Снизу вверх под ребра. Еле успел пропустить его под руку и зажать сгибом локтя. И слегка повернулся еще раз, ломая и эту руку.
— Теперь кричи, чего уж там. — Благодушно разрешил он. — Все равно всех перебудил.
И обрушил пятку на его колено
