Навстречу копейщикам выступили пятеро парней — все были полностью обнажены, каждый волок с собой пленника со связанными за спиной руками. Рядом, засунув руки в широкие рукава, выступал Черный волхв, что предлагал зимой помощь в чародействе и исцелении многим семьям Словенска. Копейщики выстроились в три ряда, прикрывшись круглыми щитами, а перед строем, опершись на посох, остановился Мосх.
— Дети мои, — начал говорить волхв, глядя на защитников капища. — Отцовское сердце не бывает твердым, как камень. Признайте отступничество свое, покайтесь в нем — и вы не получите кары. Ведь рождены вы и выращены, чтобы унаследовать землю отцов ваших. Так не отрекайтесь же от веры истинной, от заветов предков ваших!
Парни тем временем начали наносить на себя вязким желтым салом какой-то непонятный рисунок из кругов и прямых линий, делящих тело на отдельные части. Изекиль, ожидая, пока его ученики — и первые его воины — будут готовы к началу обряда, спокойно слушал волхва, думая о том, что ему тоже не мешало бы обзавестись таким же посохом, и о том, что знахарь прав. Молодые дикари, что собрались в еще недостроенном Небесном храме, действительно должны будут унаследовать земли отцов, их власть и их страну. Именно потому он и нанес свой удар именно по ним! К чему уламывать уверенных в своей правоте, в своей вере мужей, когда можно так легко соблазнить неокрепшие умы, а затем просто подождать, когда они сменят своих смертных предков?
Правда, предки оказались чересчур нетерпеливы… Ну что же, это просто ускорит процесс…
Жрец покосился на юношей, расчертивших грудь, дал им команду продолжить обряд, и начал читать заклинание. У копейщиков еще оставался крохотный шанс на победу — не ждать окончания проповеди, а прямо сейчас, без промедления опустить пики и ринуться вперед… Но смертные так и не воспользовались этой возможностью.
Изекиль хлопнул в ладоши, произнося последние слова заклинания — в тот же миг пятеро его учеников опрокинули своих пленников, взрезая им горло и получая силу умирающих людей. Парни попадали, крючась в судорогах — но продолжалось это совсем недолго. Тела юношей стали стремительно разрастаться, менять форму, и уже через несколько ударов сердца на склоне холма поднялись на ноги не люди, а тяжелые чудовища с маленькими глазками, с толстой, как борт торговой ладьи, мозолистой шкурой, с внушительным рогом на огромной морде и выставленными вперед клыками на нижней челюсти. Звери сипло взвыли и помчались вниз, выставив клыки. Воины успели сомкнуть строй и опустить копья — но бронзовые наконечники смогли только оцарапать шкуры носорогов. Прочные кленовые ратовища ломались, словно гнилые палки, щиты разлетались в стороны, не в силах прикрыть своих владельцев. Звери без труда пробили узкую фалангу, затаптывая людей, разрывая клыками их доспехи и тела, развернулись, смяли еще кусок строя. Сколоты, бросая оружие, ринулись врассыпную, думая теперь лишь о том, как спастись от неуязвимых чудовищ. Те тоже разбежались в разные стороны, догоняя и затаптывая, поддевая на рог, разрывая несчастных клыками. И только то, что крохотные глазки победителей оказались изрядно подслеповаты, спасло жизнь нескольким из людей…
* * *
Сам Словен, не желавший видеть позорной судьбы своего сына, коему предстояло либо сдаться, либо сгинуть в неравной сече полутора сотен воинов супротив от силы пяти десятков, поутру с двумя телохранителями ушел вниз по реке, на четыре поприща — к месту, где берегиня затеяла для смертных новое чародейство. К тому времени, когда он явился, странная печь из глины была уже разломана, а кузнецы возле догорающих углей в два молотка отбивали на потрескавшемся валуне странную красную полосу. Он остановился, наблюдая за работой, потом не выдержал, спросил:
— Ну, Горза, так вышло что али нет?
— Вышло нечто, княже, — пожал плечами кузнец, утирая пот со лба и приглаживая курчавую русую бороду. — Токмо непонятно пока, что. Он, глянь…
Только теперь Словен разглядел в траве небольшое, с ладонь, лезвие, широкое с одной стороны и шилообразное с другой, которой нужно было крепить его в рукояти. Цвет оно имело непривычно светлый, почти белый, с легкой синевой. Князь взвесил в руке тяжелый, еще теплый клинок, попытался его согнуть, попробовал на палец остроту ножа — впрочем, еще не заточенного. Поднял глаза на мастера:
— Что скажешь, Горза?
— А как берегиня сказывала, так и случилось, — тяжело дыша, сообщил тот. — Ком рыхлый достали, но она ковать велела, пока не сплющится. Греть и ковать. Ну за утро мы из него на два клинка и набили. Поначалу думали, разломается в ничто. Больно много грязи да угля с него скалывалось. Но потом и металл проглянул.
— И каков материал?
— Ну для меча мягок больно, — почесал нос кузнец. — В сече, мыслю, и перерубить его хорошим ударом можно. Однако же не токмо для сечи бронза нужна. На серпы, косы, ножи, кольца, шила, заколки сгодится, я так мыслю. Куется легче, а сломать его, холодный, не проще, нежели настоящий, бронзовый. Глядишь, и для доспеха сгодится, на пластины. На куртку али шапку нашить.
— И то дело, — кивнул князь. — Грязи этой здесь в избытке — пережигай да молотками стучи. Может, и не такой крепкий здешний металл, зато много. И добывать, вроде, не трудно. А на молотки он сгодится?
— Сгодится, — уверенно сказал кузнец. — Коли разомнется било, завсегда по новой перековать можно. И на молотки, и на топоры, и на пилы пойдет.
— А чего еще от него надобно? — подвел итог разговору Словен, осмотрел остатки печи: — Отремонтировать ее можно?
— Закалилась вся глина, княже. Проще новую сложить.
— Глины тут тоже хватает. Опосля еще раз, сами попробуем, дабы берегиню не тревожить. — Князь подбросил в руке заготовку для ножа и сунул за пояс. — Заканчивай тут, Горза, да в город возвертайся. Там все едино проще доделать будет.
— Угли жалко, княже. Как догорят, так и вернемся.
Словен ободряюще похлопал его по плечу, пошел к реке. Долбленка вяло заскользила вверх по течению — князь не видел причин торопиться.
То, что с ратью случилось неладное, он понял, едва из-за пологой излучины выступили стены города. Там, на самом берегу, собралась изрядная толпа, и даже отсюда правитель слышал истошный бабий вой. Весла заработали чаще, князь тоже взялся за свое, сохнущее на дне лодки. С разгону долбленка выскочила на пологий берег почти на половину своей длины. Словен выскочил на песок, пробежал до ладьи, возле которой собрались люди, заглянул внутрь — и только застонал от тоскливого ужаса. Вместительное суденышко было почти до половины наполнено отрубленными человеческими головами.
