– Чего ты там копаешься? – снова заглянул в сарай Альк. – Мне уже в кормильню пора.
– Она молоко не отдает! – пропыхтел злющий, потный Жар, бесплодно горбатясь над подойником. Коза мсительно продолжала поджимать брюхо, не давая молоку оттекать вниз.
Белокосый неспешно, со вкусом вытащил из-за спины один клинок. Попробовал его остроту на ногте.
– Может, отрубить ей вымя и выжать?
Продолговатые козьи зрачки на миг стали круглыми, и в подойник упало несколько «горошков» из обильного их града. Жар взревел, как раненый медведь, вскочил и швырнул-таки подойником в саврянина. Альк отпрянул, одновременно захлопывая верхнюю створку, подойник отскочил от нее и упал козлу на голову, надевшись на рога, а ручкой зацепившись под бороду. Во тьме сарая началось столпотворение: ошеломленный козел тряс башкой, гремя рогами по подойнику и гулко в него блея, чем пугал мечущихся коз еще больше. Истоптанный и избоданный Жар наконец прорвался к двери и сдуру распахнул ее настежь. Козы, увидев свет в конце этой душегубки, дружно бросились к нему, чуть не сбив вора с ног. Сообразив, что за разбежавшуюся скотину Рыска его не похвалит, парень успел-таки ухватить последнюю беглянку за бока. Часть козы – по Жаровым ощущениями, большая – осталась у вора в руках, а меньшая вырвалась и, зияя проплешинами, вслед за стадом умчалась в незапертую калитку.
– Какого Сашия!!! – только и осталось возопить Жару.
– У меня руки ведрами были заняты, – огрызнулся Альк, держась на отшибе. – Нечего было хлев открывать.
– Нечего было железякой их пугать!
– Что ты с ними делал, я вообще молчу.
Жар скомкал два огромных клока пуха в войлочный снежок и бросил козам вслед.
– Надо их теперь ловить как-то, – мрачно сказал он.
– Сами к вечеру вернутся.
Почти сразу же с улицы донесся гневный женский вопль, перешедший в брань: «Пошли вон от моей малины, паскуды! Уголек, ату их, ату!»
Раздался заливистый собачий лай, заполошное мемеканье и удаляющийся топот.
– А сколько они за это время чужих огородов потравят?!
– Тогда лови, – разрешил Альк, неспешно направляясь к калитке.
– А ты?
– А я на работу пошел.
– Эй, так нечестно! Тут и твоя вина есть!
– Я как-нибудь смогу жить с ней дальше, – криво ухмыльнулся саврянин.
– Рыска расстроится, – припугнул Жар.
– А мне что с того? – Альк тем не менее рассеянно поглядел вслед козам. Они успели отбежать довольно далеко и сейчас теребили смородиновый куст, перевесившийся через плетень.
– Слушай, ну будь человеком! Я их в одиночку в жизни не загоню! – Вор забежал вперед и захлопнул калитку у Алька перед носом.
Саврянин посмотрел на него, как воробей на загородившего дорогу червяка, но неожиданно смягчился:
– Ладно, давай я здесь постою, а ты пробеги задворками и пугани их с другой стороны.
– Хорошо! – Жар умчался.
Альк распахнул калитку и вышел на середину улицы. Козы заметили его, на щепку насторожились, но потом продолжили ощипывать едва завязавшиеся ягоды. Хозяина, видно, не было дома, потому что куст успел почти облысеть, когда вдалеке наконец показался запыхавшийся Жар.
– У-у-у, гадины рогатые! – зарычал он, раскидывая руки и слегка наклоняясь, чтобы произвести на коз наихудшее впечатление. – А ну кыш домой!
Козы попятились. Козел продолжал мусолить ветку до последнего, отскочив, когда Жар уже почти его коснулся. Бежать в сторону Алька, а потом в калитку стадо и не подумало.
– Ме-е-е? – поинтересовалась козочка-зачинщица у остальных.
– Бэ-э-э… – презрительно отозвалась ее мать. Мол, я на своем веку и не таких идиотов видала. Козы деловито рассредоточились во всю ширь улицы, не сводя с вора лукавых янтарных глаз и вразнобой помахивая хвостиками в ожидании его следующего хода.
Жар разочарованно выпрямился. Посмотрел на Алька: «Ну, что дальше?» И тут козы подло пошли на прорыв, обходя вора с обеих сторон. Жар метнулся туда, сюда, поймал еще клок шерсти и заорал козам вслед такое, что молоко у них должно было пропасть не меньше чем на неделю.
Альк оставил уже бессмысленный пост у калитки.
– Ну теперь я могу идти? – саркастически осведомился белокосый у вора. Козы опять-таки не ускакали за тридевять земель, а отбежали на четверть вешки и остановились, мародерствуя на цветочной грядке вдоль забора.
– Иди ты… – Жар был так нелюбезен, что даже указал саврянину самое подходящее, с его точки зрения, направление, а сам отправился догонять стадо. Альку все равно было в ту сторону, и он пошел наравне с вором.
Козы, увидев надвигающийся на них карательный отряд, отступили еще на пару дворов, а там уже и луг начался.
– Здесь мы их точно не поймаем, – с досадой сказал Жар. – Хоть бы в лес не ускакали…
Но козы вовсе были не дурами и прекрасно понимали, что в лесу их ждет быстрая и бесславная кончина. Поэтому с дороги они не сходили, то пощипывая обочины и подпуская преследователей на несколько шагов, то срываясь в бешеный скок.
– Надо сделать вид, будто мы за ними вовсе не гонимся, – шипел вор. – Пусть успокоятся, решат, что мы не опасны…
– Лично я и так… – Альк, не удержавшись от охотничьего соблазна, внезапно сделал рывок вперед и поймал козочку за рог. Та забилась и закричала, как ребенок. С другой стороны с ликующим воплем подскочил и вцепился Жар. Стадо растерянно остановилось, сообразив, что шутки кончились, но тут впереди на дороге показалась знакомая фигурка в светлом платьице.
Выбрав из двух зол меньшее, козы с истошным меканьем кинулись к Рыске, обступили, будто кучка потерявшихся и нашедшихся детей, и дрожащими голосами принялись ябедничать: «Ме-е-ерзавцы! Извраще-е-енцы! Душе-е-егубы!» Козел так и не сумел сбросить подойник с рогов, и его гулкие жалобы выходили особенно прочувственными.
Девушка непонимающе поглядела на коз, перевела взгляд на Алька с Жаром, и ее брови поднялись еще выше.
– А… э-э-э… мы тут с козочками погулять вышли, – нашелся вор, выпуская уже охрипшую жертву. – А то застоялись в хлеву, бедные. Верно, Альк?
Но саврянина рядом уже не было – он с непроницаемым лицом прошел мимо Рыски, делая вид, что вообще не замечает никаких коз и не слышит их обличительного блеянья.
* * *
Чем ближе Рыска подходила к кормильне, тем громче у нее колотилось сердце. А вдруг ее там действительно освищут и закидают всякой гнилью?! Да и вполне себе крепкой картошкой – тоже неприятно. В Зайцеграде слушатели хоть трезвые были, а лесорубы в обозе вообще от хуторских батраков не отличались: простые, добрые. Утренний кураж прошел, и девушка уже почти жалела, что согласилась. Но если бы отказалась, то, пожалуй, сейчас мучилась бы еще больше.
