— Она так похожа на тебя, величайший, — сказала повитуха.
— В самом деле? — глуповато спросил Автократор. На его неискушенный взгляд все новорожденные как две капли воды походили друг на друга, и ни на кого больше.
— Как ты ее назовешь? — поинтересовалась Зоиль. Маниакис с Нифоной мало говорили об имени для девочки.
— Думаю, мы назовем ее Евтропией, — немного поколебавшись, ответил он. — В честь бабушки Нифоны.
Для него имена сами по себе мало что значили, а родня со стороны жены будет просто счастлива, подумал он.
— Евтропия… — Зоиль пошевелила губами, словно пробуя имя на вкус. — Неплохо. Совсем неплохо. — Повитуха немного помолчала и добавила:
— Когда выяснилось, что родилась девочка, императрица попросила меня передать тебе ее извинения. Как раз перед тем, как потеряла сознание от изнеможения.
— Какая глупость! — с чувством проговорил Маниакис. — Рождение дочери — праздник, а не конец света. Я не единожды говорил это Нифоне во время ее беременности. Когда она восстановит силы, мы предпримем еще одну попытку, вот и все.
Повитуха промолчала, но, заметив, как она нахмурилась, он спросил:
— Я что-то не так сказал?
— Величайший, у императрицы были крайне тяжелые роды. Следующие, если она на них решится… Она подвергнет свою жизнь серьезнейшему риску. Даже при условии, что рядом с ней будет неотлучно находиться лучший в империи маг-врачеватель.
Маниакис растерянно взглянул сперва на повитуху, потом на свою дочь, которую по-прежнему держал на руках. Неужели этой девочке суждено стать его единственным законным ребенком? Кому же он передаст трон империи, когда придет время? Зятю? Брату? Племяннику? А может быть, Регорию или его наследникам? Пара фраз, нехотя оброненных повитухой, сразу усложнила и без того непростую жизнь.
— Мне очень жаль, величайший, — сказала Зоиль, прочитав его мысли. — Но я подумала, чем быстрее ты узнаешь правду, тем будет лучше.
— Конечно, — согласился Маниакис, тряхнув головой, чтобы вновь обрести ясность мысли. — Но ты уверена, что следующие роды окажутся такими же тяжелыми?
— В таких делах ни в чем нельзя быть уверенным, пока не придет срок. Но если у женщины уже были трудности при родах, то обычно они повторяются. Думаю, любая повитуха скажет тебе то же самое.
— Наверно, ты права. — Маниакис вздохнул. — Я благодарен тебе за твою откровенность. Ну и задала же ты мне задачу!
Он снова посмотрел на сверток, который держал в руках. Неужели Евтропии суждено остаться единственной моей законной наследницей? — снова и снова спрашивал он себя. Она продолжала глядеть на него, сквозь него, за него, куда-то вдаль, пытаясь освоиться в окружающем ее отныне новом, очень странном мире. В настоящий момент этим миром для нее был Маниакис.
* * *
У Курикия был вид человека, терзаемого самыми дурными предчувствиями.
— Я не кудесник, величайший, — сказал он. — Я не умею с помощью заклинаний извлекать золото оттуда, где его нет.
— Я тебя прекрасно понимаю, высокочтимый Курикий, — ответил тестю Маниакис. — Но без золота империя недолго протянет. Скоро наступит момент, когда я не смогу заплатить своим воинам. Ведь наши расчеты говорят именно об этом, не так ли? А если я не смогу им заплатить, они либо взбунтуются, что будет для империи серьезным ударом, либо разойдутся по домам, что ничуть не лучше. Как ты думаешь, сколько серьезных потрясений сможет еще выдержать Видессия?
Он не ждал от казначея точного ответа, но оба прекрасно понимали, что число таких ударов не может быть слишком велико.
— Повысив сборы с торговцев в столице и других городах, можно получить некоторое количество золота, — нервно облизнул губы Курикий.
— Да, но его будет явно недостаточно, — ответил Маниакис. — Во-первых, в империи не так много торговцев, чтобы повышение налогов на них могло возместить то, что мы потеряли на крестьянах, ибо крестьяне составляют девять десятых, если не девятнадцать двадцатых всего нашего народа. А во-вторых, из-за непрестанных вражеских нападений торговля также пришла в упадок, подобно тому, как тонет корабль, попавший в объятия бури. Мы можем что-то получить с торговцев, верно. Но совсем немного.
— Ты абсолютно прав, величайший, — с похоронным видом согласился главный казначей. — Ты абсолютно верно указал причину, по которой казна империи находится в плачевном состоянии.
— Указать, почему это произошло, нетрудно. Гораздо труднее придумать, как исправить положение. — В голосе Маниакиса неожиданно прозвучали просительные нотки. — Высокочтимый Курикий, дражайший тесть мой, подскажи, пожалуйста, где я мог бы раздобыть еще золота? В таких вопросах ты — непревзойденный знаток. Ведь если ты не сможешь ничего придумать, как могу это сделать я?
— Есть один способ растянуть то количество золота, которое уже находится в нашем распоряжении, — пробормотал главный казначей, после чего утопил свой взгляд на дне стоявшего перед ним кубка с вином и замолчал.
— Так говори же! — воскликнул Маниакис. — Продолжай! Как я могу вынести свое суждение о способе, который ты так и не назвал!
— Хорошо, сейчас. — Курикий выглядел как человек, собиравшийся с духом, чтобы выговорить нечто крайне непристойное. — Если мы заменим часть золота в каждой новой монете серебром или медью, то сможем отчеканить больше монет из того золота, которое имеем.
Маниакис изумленно воззрился на своего тестя.
— Сколько лет прошло с тех пор, как кто-либо из Автократоров последний раз чеканил неполноценную монету? — спросил он.
— Около трехсот, величайший, — с несчастным видом ответил казначей. — Может быть, чуть больше. Автократору Гордианию пришлось пойти на такую крайнюю меру, чтобы восстановить Амфитеатр после сильного землетрясения.
— И ты предлагаешь мне сделать то же самое?!
— Ничего я не предлагаю. У меня и в мыслях не было предлагать такое! — с негодованием в голосе произнес Курикий. — Просто ты спросил меня, можно ли растянуть те небольшие запасы, которые у нас остались. А это единственный способ!
Маниакис задумчиво пожевал нижнюю губу. Золотые монеты, отчеканенные в Видессии, имели хождение по всему миру именно благодаря своей традиционной полновесности. И все же…
— Сколько другого металла мы можем добавить в сплав, не вызывая слишком большого шума? — спросил он своего тестя.
— Одну десятую часть, величайший, — ответил тот.
— Пусть будет одна десятая, — решился Маниакис. — Но только до тех пор, пока мы не выпутаемся из нынешних бед, слышишь? Как только появится малейшая возможность, мы вновь начнем чеканить монету из чистого золота! Ясно?
