— Одну десятую часть, величайший, — ответил тот.
— Пусть будет одна десятая, — решился Маниакис. — Но только до тех пор, пока мы не выпутаемся из нынешних бед, слышишь? Как только появится малейшая возможность, мы вновь начнем чеканить монету из чистого золота! Ясно?
Главный казначей поспешно кивнул.
Маниакис чувствовал себя так, словно искупался в навозной жиже. Но если он не сумеет добыть золота сейчас, в дальнейшем оно ему уже не понадобится.
— Но при той нехватке средств, которую мы испытываем теперь, даже одна десятая не спасает положения, — пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. — Недостаточно растянуть то, что мы уже имеем. Необходимо найти какой-то новый источник поступлений. А я просто не представляю себе, где его искать.
— Величайший! — Курикий деликатно кашлянул в кулак. — Мне известно место, где имеется в достатке и золото, и серебро, из которых можно начеканить столько монеты, сколько необходимо.
— О да, без сомнения! — ядовито откликнулся Маниакис. — А вокруг этого места на улицах во множестве лежат жареные поросята, ожидающие того, кто наконец соблаговолит их съесть. Неужели ты думаешь, что если бы в Видессии было такое место, то я бы уже давным-давно не наложил на него руку?
— Все зависит от того, сумел ли ты разглядеть это золото и серебро, — Курикий нервно дернул головой. — Нет, я не правильно выразился. Не разглядеть их невозможно, поскольку ты видишь их каждый день. Скажем так, отдаешь ли ты себе отчет, что именно предстает перед твоими глазами?
— Прошу тебя, высокочтимый Курикий! — взмолился Маниакис. — Не надо говорить загадками. Сейчас у меня нет ни времени, ни сил их разгадывать. Если ты знаешь, где можно взять золото, скажи мне, и я возьму. Если же ты просто хочешь продемонстрировать остроту своего ума… тогда благодари Господа нашего, что я женился на твоей дочери. Хотя при нынешнем состоянии империи даже это может не спасти тебя. Говори же наконец! Если, конечно, у тебя есть что сказать.
Глядя на Курикия, можно было предположить, что он предпочел бы вовсе не затрагивать подобную тему. Он подошел к дверям, выглянул в коридор и посмотрел в обе стороны, чтобы убедиться в отсутствии поблизости слуг. Никого не было видно; тем не менее, вернувшись назад, главный казначей понизил голос до хриплого шепота.
— Величайший, если золото и серебро нужны империи позарез, то в храмах хранится огромное количество изделий из этих металлов! — Едва выговорив эти слова, Курикий вновь метнулся к дверям, чтобы убедиться, что никто не подслушивает их разговор.
Маниакис и не подумал осудить чрезмерную пугливость тестя.
— Грабить монастыри и храмы?! — воскликнул он тоже шепотом. — Да Агатий взревет, словно бык, которого только что заклеймили. А следом за ним поднимут вой настоятели монастырей и прелаты по всей империи! Побойся Фоса, высокочтимый Курикий! Подобный шаг может привести к новой вспышке гражданской войны, перед которой побледнеет даже то, что творят ныне кубраты и макуранцы!
— Разве я говорил, что золото будет легко взять, величайший? — напомнил казначей. — Я только пообещал сказать, где оно есть. И оно там есть!
Главный казначей был прав. При изготовлении украшений Высокого храма и громадного алтаря, за которым отправлял службу патриарх, были использованы огромные количества драгоценных металлов. В остальных храмах Видессии, хотя и сильно уступавших в этом отношении главной святыне столицы, также хранилось немало сокровищ.
Маниакис с сожалением покачал головой:
— Ах, высокочтимый Курикий. Это жестоко. Едва заронив в меня надежду, ты сам ее тут же разбил вдребезги. Ты прав в одном: в указанном тобой месте золота несметно. Прав и в другом: я никогда не задумывался о подобном источнике средств. Но вряд ли мне удастся завладеть хотя бы частью этих сокровищ, если я хочу удержаться на троне.
— В таких вопросах судьей можешь быть только ты один, величайший! — Главный казначей согнулся в глубоком поклоне.
— Это невозможно, — сказал Маниакис, но тут же поправил себя:
— Мне кажется, такое вряд ли возможно.
Он мог отдавать распоряжения высшим церковным сановникам. До тех пор, разумеется, пока его не уличат в какой-либо ереси. Он мог даже сместить старого экуменического патриарха и заставить синод выбрать нового — из трех кандидатов, предложенных им самим. Но изъять золото из храмов и монастырей? Наверно, многие Автократоры мечтали об этом, но за всю историю империи ни один из них, в том числе кровавый Генесий, не осмелился предпринять подобную попытку. Поистине лишь доведенный до полного отчаяния человек мог всерьез обдумывать такую возможность.
Наконец-то Маниакис смог оценить всю глубину охватившего его отчаяния — мысль, зароненная главным казначеем, прочно обосновалась в его сознании.
* * *
Обняв Маниакиса за плечи, Нифона прижалась к нему с какой-то робкой страстностью. С тех пор как родилась Евтропия, они впервые возлегли на супружеское ложе. Маниакис старался быть как можно нежнее со своей женой. В последний момент он, памятуя о словах Зоиль, позаботился о том, чтобы его семя не попало туда, куда было предназначено природой.
Нифона изумленно посмотрела на мужа. В императорской опочивальне горела единственная тусклая лампа, но даже такого света Маниакису хватило, чтобы разглядеть упрек на лице жены.
— Зачем ты так поступил? — требовательно спросила она. — Разве империи больше не нужен наследник?
Никогда прежде Маниакис не слышал, чтобы Нифона говорила так резко; еще больше его удивило то, что жена продолжала сжимать его своими бедрами.
— Повитуха предупредила меня, что вторые роды грозят тебе смертью, — честно ответил он.
— Пусть она провалится в ледяную преисподнюю, — сказала Нифона. — Откуда ей знать?
— Твои первые роды послужили достаточным предостережением.
Но Нифона, казалось, не слышала его слов. С того самого момента, как Агатий обвенчал их, она была Маниакису удивительно скромной и покорной женой. Даже слишком. Но теперь, словно задавшись целью доказать ему, как сильно он ошибался на ее счет, Нифона твердо продолжила:
— Не говоря уже обо всем остальном, мой сын, если он родится, когда-нибудь унаследует трон Видессии. Или ты решил обманным путем лишить мою семью места, принадлежащего ей по праву?
До сих пор Маниакис не рассматривал ситуацию с подобной точки зрения. У него самого имелось множество родственников, которые могли бы унаследовать трон империи. Разумеется, он предпочел бы, чтобы его наследником стал законный сын, но если даже у него не будет прямого наследника, роду Маниакисов ничто не угрожало. Родственники Нифоны находились в совершенно другом положении: если алые сапоги достанутся племяннику, двоюродному или даже родному брату Автократора, семья Нифоны навсегда утратит свое нынешнее место под солнцем, без малейшей надежды когда-либо его возвратить.
