— Зулин…
— Подожди! — маг нетерпеливо отмахнулся, так и не обернувшись.
— Нужно уходить отсюда… Наших поднимать… Бежать, понимаешь? Зулин!
— Да погоди ты! Погоди… Их там всего двое…
— Зулин, мы видели не меньше двадцати ям! Нужно бежать в лагерь! Если остальные доберутся до наших…
— Иефа, помолчи минуту. Чего же они там возятся… — планар вглядывался в темноту, пытаясь получше рассмотреть происходящее на просеке. — Странно очень… Демон Баатора! Да их трое — вон третий, его деревом придавило! Теперь понятно…
— ЗУЛИН!
— Да что такое, в конце концов?
— Если ты немедленно не пойдешь, нет, не побежишь со мной в лагерь, я тебе слепоту напою, я тебе столбняк устрою, я тебя…
— Подумать только, самые настоящие, живые зомби!
— Они не живые! — в голосе барда послышались истерические нотки. — Они мертвые!
— Ну да, — на мгновение смутился Зулин. — Тьфу, да не в этом дело! Сколько раз я просил старика Мо объяснить мне технологию управления мертвыми объектами или на худой конец просто показать приличного зомбуха — так нет, он вечно отговаривался тем, что это, мол, черная магия, что он такое не практикует… Нет, ну кто бы мог подумать, что мне выпадет такой замечательный шанс пронаблюдать, а может, даже изучить… — голос мага перешел в невнятное бормотание, Зулин явно разговаривал сам с собой. Иефа с ужасом поняла, что уходить он никуда не собирается. — Подумать только, — зомби, которые проявляют даже некую самостоятельность вне запланированных действий! Это же просто потрясающе! Невероятный уровень концентрации воли! Тот, кто ими управляет, — несомненно, гений! Нет, все-таки учитель был неправ, стоило заняться этим вопросом вплотную — тогда сейчас мне намного легче было бы разобраться в сути механизма…
— Зулин… Зулин, очнись… О чем ты говоришь… Нам нужно идти, ты меня слышишь? — полуэльфка растерянно посмотрела на мага и тронула его за плечо. — Пожалуйста, Зулин…
— Что? — планар обернулся, непонимающе глянул на барда. — Ах, да, конечно. Но ведь ты сама говорила — нужно выяснить… Мне потребуется совсем немного времени. Чуть-чуть. Только не отвлекай меня… Это очень мешает медитации…
— Зулин, пожалуйста…
— Шшшш…
Зулин прислонился к дереву и закрыл глаза. Спокойствие пришло как-то сразу, спокойствие и упорядоченность — они пришли и начисто стерли все краски окружающего мира, и Зулин даже успел слабо удивиться, что так быстро, а потом ему стало уже все равно. Он растворился в пустоте, потерял форму и обрел свободу. Где-то — не впереди и не сзади, потому что направления в пустоте не было, а просто где-то — клубилась Тьма, и к этой Тьме Зулин потянулся всем своим естеством, пытаясь проникнуть и понять. Он настиг ее — легко и непринужденно, и закружился в ней, и заговорил с ней, и Тьма ответила, принимая и обнимая, зашептала на тысяче разных языков. Зулин взметнулся и рассыпался, и когда радость освобождения достигла предела, он вдруг почувствовал себя и забился, пытаясь вернуться, но не смог.
Он ощущал себя, как рыба — воду, а птица — небо, если их вдруг отнимут. Его тело казалось чужим и безвольным, а тьма шептала, шептала, шептала — что-то, чего он не мог понять. Он был, и его не было, и от этого было яростно и плохо, и хотелось найти виновных в его беспомощности. Найти и подарить им эту тьму, это отнятое небо и воду, как их ощущают птицы и рыбы. Он был неподвижен и двигался, как тело, которое тащат. Тьма двигалась вместе с ним, говорила на непонятном языке, и не было ни единого уступа в пространстве, за который он мог бы зацепиться, чтобы больше не падать вверх. Он не знал себя. Сгусток материи, стреляющий нервными протуберанцами, горящая звезда, мысль сумасшедшего, приступ эпилепсии, стрела, человек, зверь или заклятие — кто он? Где он? Кто или что тащит его, лишив памяти, воли и разума, через липкую тьму? И зачем?..
Иефу трясло. Мертвецы на просеке хрипели и ворочались, а маг как ни в чем не бывало уселся медитировать. Зулин закрыл глаза, подставил неверному свету растущей луны черное — чернее ночи — лицо. Волосы были такими белыми, что почти светились в темноте. Иефа всхлипнула. Нужно было бежать в лагерь, бежать, что есть силы, поднимать всех на ноги и снова бежать, как можно дальше от этого кошмарного места. Нужно было остаться здесь, потому что медитирующий планар был абсолютно беспомощен. И кто знает, долго ли еще провозятся мертвые лесорубы, освобождая своего товарища, и какое дерево они захотят срубить следующим. Иефа зябко поежилась, вытерла слезы и выглянула из-за своего укрытия. Мертвецы стояли, покачиваясь, у кроны поваленного дерева, словно раздумывая, что делать дальше. Дунул ветер и донес запах. Иефа задохнулась, зажмурилась, сжала кулаки. За ее спиной планар вдруг издал низкий горловой звук, забился, взрывая ботинками землю, обмяк и повалился, как мешок сена, нелепо раскинув руки.
— Зулин, — прошептала полуэльфка, опустившись на колени рядом с неподвижным магом. — Зулин, очнись.
Иефа осторожно взяла планара за руку, поискала пульс, но не нашла. Ледяной волной накатила паника.
— Зулин, пожалуйста! Ты меня слышишь? Зулин! О, дьявол! Ну что же ты! Зулин! Зулин! — Иефа взяла планара за плечи несколько раз встряхнула, пошлепала по щекам. Молочно-белая голова безвольно перекатилась туда, обратно и застыла.
— Зулин, миленький, ну, пожалуйста… — на просеке усилилось движение. Иефа выглянула и разглядела еще двух мертвецов, бредущих с севера. — О господи… Зулин… Зулин!
Иефа больше не вытирала слезы, — забыла — и они бежали по щекам, смешивались со струйками пота где-то у горла и забирались за ворот рубахи. Планар оказался тяжелым, очень тяжелым. Сначала полуэльфка несла его, взвалив на плечо, как носят раненых. Волосы растрепались и лезли в рот, пот капал с бровей и заливал глаза, Иефа почти ничего не видела, спотыкалась о корни, царапалась, продираясь через кусты, а потом провалилась ногой в заячью нору и упала. После этого, кое-как поднявшись на ноги и определив направление, она тащила планара по земле, держа под мышки. Прошла уже целая вечность, а лагерь все не появлялся, не было видно отблесков костра, а потом Иефа вспомнила, что костер догорел, потому что она не подкармливала его хворостом. Иногда ей казалось, что маг уже умер, что еще немного — и он тоже поднимется и будет хрипеть, бессмысленно поводя руками, и схватит ее за горло, и заглянет в глаза. Все это было ужасно глупо, Иефа гнала от себя эти мысли, от которых желудок скручивали спазмы, и не останавливалась. Потому что остановиться было еще страшнее… Безумно хотелось позвать на помощь. Иефа молчала, всхлипывала и шла дальше, стараясь побыстрее переставлять непослушные ноги. А потом, оглядевшись вокруг, вдруг узнала приметный пень-выворотень и поняла, что прошла мимо лагеря. Захотелось сесть на землю и зареветь в голос. Иефа остановилась на секунду, откинула волосы, обернулась, почувствовав чей-то взгляд, и все-таки разревелась — от облегчения.
