— Двенадцать лодок подходят к месту высадки! — докладывает корректировщик.
Понятно. Большая часть десанта на берегу, остальные высаживаются, выскакивают на мелководье. Командор Лангольяни привык доверять своему опыту и глазомеру, но никогда не помешает проверить.
— Одно орудие, по бухте огонь!
Грохает выстрел, один из прибрежных саманных домишек оседает, поднимая тучи пыли. Из-под рушащейся крыши взлетает облако бурой пыли, будто по крыше ударил колоссальный кулак. Лангольяни улыбается в усы: ядро легло почти точно. почти точно. Чуть-чуть подправить наводку — и можно бить изо всех орудий.
— Орудия — полпальца вверх. По моему сигналу — огонь залпом изо всех орудий! — несут приказ гонцы.
Выждав несколько минут, чтобы гонцы успели добежать, а расчеты выполнить приказание, командор вызывает дежурного арбалетчика. Хлопок — в ясное утреннее небо взвивается железный болт, за которым змеится, трепеща на ветру, широкая алая лента. Тотчас же береговые батареи особой мощности оживают, выплевывая раскаленные каменные глыбы.
Кто не слышал, как стреляет стафунтовая пушка — бесполезно и объяснять, все равно не поймет. Тем более — не одна, а восемь четырехорудийных батарей разом… Дрожат могучие перекрытия и земля под ногами, с низкого потолка сыплется пыль высохшего строительного раствора, а орудия, кажется, едва не срываются с креплений. Даже опытному командору в первый миг кажется, что его не только оглушило, но и вовсе вышибло мозги. Но канонир «именем Кириннотаровым», вставший к пушке тридцать долгих лет назад и любящий «милые пушечки» едва ли не больше жены, быстро оправляется и уже требует доклада у корректировщика.
— Вижу пожары, здания в секторе полностью разрушены, у берега разбито девять лодок, — радостно кричит полуоглохший корректировщик.
Накрыли! Все-таки накрыли! Сколько бы побед не принесли «милые пушечки» Темесскому союзу, он так и не смог избавиться от мальчишеской радости по поводу каждой из них. Теперь Темеса победит на суше. Главное, чтобы Джустиниани вытеснил эрхавенские посудины в зону действенного огня береговых батарей. Уж тогда он покажет эрхавенским недоучкам, что может артиллерия в руках мастера!..
А как там у нас эрхавенские прамы? Им самое время смыться, потому что с предельным зарядом стафунтовые пушки их достанут.
— Что вражеские прамы? — спросил он. — Удирают?
— Да, господин командор, — отвечает корректировщик. — То есть нет, господин… Они двинулись в нашу сторону… Они идут в порт, господин командор!..
Сначала он решил, что Элрик свихнулся. Бросать на штурм береговых батарей тихоходные транспортные прамы, вооруженные лишь слабыми пушками — просто самоубийство. Десант-то угроблен… Или?
Внезапная догадка заставляет командора покрыться холодным потом. Но движущиеся к берегу проклятые посудины эрхавенцев не сон, и замысел их командира теперь ясен. Лодки ездили туда-сюда с одними и теми же людьми или, что вероятнее, с чучелами (солдат-то жалко). Его заставили отстреляться по месту предполагаемого скопления врага, в то время, как ни одного эрхавенца там не было. А теперь, когда береговые орудия разряжены, прамы с десантом двинулись вперед. Прямо к пирсам, за которыми находятся береговые батареи. Гораздо удобнее, чем рисковать, понемногу перебрасывая людей в крошечную бухточку на лодках, просто пришвартоваться в порту самим прамам, быстро выгрузить десант и захватить никем не прикрытые береговые батареи.
— Всем орудиям, срочно — беглый огонь прямой наводкой по прамам, движущимся к порту! — распоряжается Лангольяни, отлично понимая, что безнадежно опаздывает. Гонцам добежать до батарей — одна двенадцатая часа; прочистить и заново зарядить пушки — полчаса; развернуть орудия обратно, хоть как-то прицелиться (наводка-то сбита) — еще четверть часа. А эрхавенские корабли войдут в порт не позже, чем через полчаса…
Как и следовало ожидать, успевает выстрелить лишь батарея, где находится сам командор: ее расчеты получили приказ немедленно. Правда, толком пристрелять орудия времени уже не остается — слишком близко эрхавенские прамы, и слишком быстро идут они к порту. Да и то канониры в спешке не учли упреждения: три из четырех ядер впустую вздымают фонтаны воды далеко позади судов. Не везет только замыкающему праму, которому ядро бьет в заднюю часть палубы. Падают в море обломки, судно теряет ход. Будь оно подальше, появилась бы отличная мишень, прам запросто расстреляли бы другие батареи — но расстояние до причала слишком мало. Эрхавенский прам еще успевает словить два таких же снаряда в борт и одно из бортовых орудий. Взрывается порох, на судне вспыхивает пожар. Но ловко спрыгнувшие на пирсы морские пехотинцы с прамов уже наматывают корабельные канаты на кнехты.
Потом высокие борта первого прама, служившие на море какой-никакой, но защитой, а на суше или при абордажах — мостками, опрокидываются, с них по пирсам растекается закованная в сталь река пеших, а потом и конных латников. Последними выкатывают небольшие полевые пушки — отличное подспорье при уличных боях. Эрхавенцы на ходу, прямо на пирсах, перестраиваются в штурмовые колонны, и быстрым шагом устремляются на сушу — как раз туда, где командиры видели вспышки выстрелов и облака порохового дыма.
Вслед за пушками высаживаются еще несколько десятков человек, на вид безоружных, но в эрхавенской форме с артиллерийскими нашивками. Похоже, в планах вражеского адмирала фигурируют и береговые орудия, и темесцам уже прислали эрхавенскую замену.
— Прочь отсюда! — надсаживаясь, орет командор единственно верную сейчас команду, и первый его исполняет. Следовало бы подорвать тавалленские пушки, но темесец, привыкший видеть в пушках почти живые существа, не решается отдать приказ. Да и времени на исполнение нет: эрхавенцы уже подбегают к двери капонира…
Остается надеяться, что командиры батарей вовремя сообразят, что делать, и не будут по-глупому вырезаны эрхавенскими латниками. А Джустиниани вовремя узнает, что орудия еще раз сменили хозяев.
Он и надеялся… До тех пор, пока группа артиллеристов не сталкивается нос к носу со взводом латников из жрецов Великого Храма Аргелеба, а над головой не взлетает ослепительно сверкнувший на солнце меч. На помощь городу пришли жрецы бога-воителя.
Темесцам остается пройти всего пару шагов, чтобы подойти к противнику на дистанцию удара копьем. С такого расстояния Тетрик отчетливо видит каждую зазубрину на уже искупавшихся сегодня в крови остриях копий. Он до боли сжимает бесполезный сейчас легкий матросский меч, готовясь умереть и моля светлую богиню только об одном: перед смертью зацепить хоть кого-нибудь из врагов. Конечно, подобные желания недостойны служителя благой богини, Тетрик это осознает, но стоит представить, что сделают темесские наемники с Аэ, Сати, да и Неккарой, как в сердце вспыхивает лютая ярость и желание убить.
