— Птичка, рыбка и… цветок, — повторил он громко.
— Великолепный пример ассоциативного мышления, — первый раз за все занятие Таджо перебил Рябого. — Теперь леди может вернуться на место.
— Я не закончила. Это трехлепестковая тигровая лилия. Название происходит от слога «ли» — что означает белый. Символ чистоты, — я коснулась первого лепестка, — благородства, и силы духа, — третий лепесток. — Только чистое и благородное сознание может управлять духом. И собственным сознанием. «Затосковали по южным цветам вы, бросили службу, отшельник, скитались вдали… только уйдя из Столицы за тысячу ли, вдруг зарыдали по северным травам…» — напевно процитировала один из самых любимых стихотворений Шахрейна.
Таджо сдвинул брови.
— Чудесный пример стихотворного мастерства. Леди, а теперь можете вернуться на место, — перебил меня Рябой.
— Я не закончила, — возразила я спокойно. — Если посмотреть на схему номер три под другим углом и добавить пару лучей, — мелом я провела ровно две линии, соединить точки по периметру схемы и точку, где сходились соцветия. — То мы можем наблюдать явную аналогию со схемами целительских плетений. Я продемонстрирую…
Кусок схемы я переслала на чистую часть доски и прочертила жирным три основные линии.
— Если перевернуть, отразить зеркально, и разделить на две части мы получаем… — я развернулась к аудитории, — … получаем…
— Половину цветка!
— Половину рыбки!
— Хвост птички!
Хохот опять грянул на весь зал. Я дождалась пока стихнет шум, и спокойно продолжила.
— Малый целительский круг, в нестандартной модификации…
Рябой щурил глаза, изучая мою схему.
— …и эта схема прекрасно работает в целительстве, зарекомендовала себя за много зим.
Я отложила мел на стол и вытащила из кармана платок, чтобы тщательно вытереть пальцы — с одной рукой очищающих плетений мне не удержать.
Таджо должен догадаться. Должен. Просто обязан. Он сам рассказывал мне это. Сам. И одна из шести татуировок — на плече — как раз изображала лилию. Единственное, чего я не знала — это когда он ее нанес.
— Я могу быть свободна?
Рябой рассеянно кивнул, изучая доску. Шах не слышал меня вообще — он изучал новые меловые линии.
— Я хотела бы покинуть занятие досрочно. Здесь слишком сухой воздух для леди — пересохло в горле, если магистр позволит.
На этот раз Рябой посмотрел на меня внимательно, и я как будто увидела: «Я запомнил вас, леди».
Я вернула ответный взгляд: «Очень на это рассчитываю».
— Можете покинуть аудиторию.
Поднималась наверх я значительно быстрее, чем спускалась — пока не передумали. Махнула Гебу, и почти дошла до верха, как Рябой задал последний вопрос. Которого я очень рассчитывала избежать.
— Леди, последнее уточнение. Вы привели такое… поистине живописное обоснование, — в аудитории опять послышались смешки. — Каким по вашему мнению должен быть расчетный показатель? О, красивый расчетный показатель, — поправился магистр язвительно.
— Один и пять, — произнесла я после недолгого колебания.
— Ох, а леди может обосновать расчеты?
— Конечно, — я вернула ему сладкую улыбку. Милую и зубастую. Пусть эти псаковы расчеты обосновывает Шахрейн, когда пересмотрит записи и поймет, что показатель назван верно. — Один и пять — мои любимые цифры…
Рябой кивнул, предлагая продолжить — сдерживать насмешку он даже не пытался.
— … потому что мне исполнилось пятнадцать в канун зимы, — резюмировала я коротко. — Один, — один палец вверх, — и пять, — я растопырила всю ладошку. — Теперь вам понятно, магистр?
— Совершенно, леди… показатель один и пять, потому что вам исполнилось пятнадцать зим в…
Последние слова я не расслышала. Хохот в аудитории был таким громким, что я успела подняться на верхний круг. Сяо смотрел сочувственно, но не приближался, заняв стратегическое место прямо за спинами звезды дознавателей-ревизоров. Проверяющие менталисты на меня не смотрели — только один послал одобряющую улыбку. Надо будет узнать имя — нормальный мужик в Управлении это такая редкость.
— Нет-нет-нет, господа… не расходитесь…мы ещё не закончили… — голос Рябого сочился высокомерным довольством. — Мы не может закончить на такой … ноте…
Я развернулась, присела в традиционном поклоне — ученица прощается с наставником — никто не обратил на меня ни малейшего внимания, и вышла за дверь, которую приоткрыл для меня совершенно красный и взлохмаченный Геб.
— … нужно непременно проверить показатель, который…. Рассчитала леди… и сделать это … немедленно…
Створка скрипнула, отрезая нас от звуков в аудитории — хохот и даже свист, который раздавался с дальних рядов, явно взбесит Таджо.
— Вайю…
— Потом, Гебион, всё потом! — Коридор Академии в это время был чист и пустынен, и, плюнув на конспирацию, я приподняла юбку обеими руками, и рванула вперед. — Бе-жи-м!
* * *
Я почти мурлыкала от удовольствия. Южная кухня выше всяких похвал. Воздушный десерт был изумительным, я зачерпывала маленькой ложечкой, и с упоением смаковала, чувствуя, как медовые нотки тают на языке, и раскрывается мягкий ореховый привкус.
Божественно!
— … Вайю… — Геб явно звал не в первый раз.
Я промычала в ответ, и зачерпнула ещё одну ложечку.
Великолепно!
Раньше Таджо не был таким идиотом. Это же он учил меня видеть аналогии, проводить параллели, искать подобное подобному, строить взаимосвязи, и находить логику в самых нелогичных, на первый взгляд, вещах.
А теперь? Резко поглупел? Если он не догадается, я буду очень разочарована.
Или… он просто не такой умный, каким будет через десять зим. Не такой сильный, не такой уверенный в себе и не такой спокойный… и я просто не хотела этого замечать.
Мысль бодрила. То, что Шахрейн может быть обычным человеком, со своими слабостями и недостатками была…новой.
Тупой. Шахрейн.
Я звонко расхохоталась так, что на нас обернулись с соседних столиков — южные сиры укоризненно покачали головами, а Геб досадливо цокнул.
Проблема не в нем — проблема во мне. Это я видела его таким же, как и десять зим спустя. Я. А не он. Шах ещё не стал таким…
— М-м-м… — я зачерпнула ещё ложечку — десерт внезапно стал значительно вкуснее, слаще и насыщеннее.
— Вайю! — Гебион подвинул мою чашку к себе по столу. Так, чтобы я не смогла достать. — Пожалуйста, это важно.
— Слушаю. Только верни десерт.
Геб досадливо вздохнул и вернул пиалу ко мне обратно.
Он вздыхал с самой Академии — когда я решила пообедать в кофейне, вместо того, чтобы сломя голову нестись на Арену. Ведь «сир Тир сказал сразу на Турнир».
Но я лучше знала Кантора. Уверена, он предпочтет лицезреть сытую и умиротворенную Блау, благодушно воспринимающую новости о проигрыше — а в том, что мы продули всё, что могли за сегодня, сомнений у меня не было никаких. Чем злую и голодную сиру.
Геб вздыхал, допрашивая, почему мы побежали — неслись сломя голову по лестницам Академии, потом летели быстрым шагом по улицам почти квартал, пока не нашли подходящее место.
Чтобы взбодриться? Потратить энергию, которая бурлила внутри? Внятного ответа на этот вопрос я не знала, просто знала, что бежать на тот момент — это самое инстинктивно верное, то, что нужно было делать.
Бежать — было правильно. И мы — побежали.
Лидсу я сказала, что очень хотела сладкого. Хотела так сильно, что просто не могла ждать.
— Про накопители, — опять заныл Геб. — У тебя, как у наследницы, столько дел… задачи клана, учеба, дела… зачем тебе отвлекаться на артефакты?
Я вытащила ложечку изо рта и с подозрением покосилась на Лидса.
— Давай… давай с этого момента схемы буду рисовать я?… я настаиваю!
— Нет, — я зачерпнула ещё десерта и медленно, смакуя, облизнула ложку. — Ты не нарисуешь так, как я… или… ты хочешь сказать, что я рисую…плохо…м-м-м?
— Нет! Вайю, — Геб мучительно подбирал слова, — так как ты… эм-м… так как ты, совершенно точно не нарисует никто! — нашелся он, наконец. — Но я делал заготовки почти декаду и… накопители стоят денег… больших денег… поверь мне…. тебе… схемы…
