— Нет. В лес его заманишь ты. А я лишь сделаю так, чтобы он из него не вышел. Что касается причин моей помощи — я очень… — ангел мягко притянул к себе вампиршу, — очень хорошо знаю Мизраэля. И не хочу, чтобы такую милую колючку сломали.
— А что взамен? — уже не пытаясь вырваться, спросила она.
— Когда придет время — поможешь мне. Ничего страшного, может, тебя даже и просить не придется, — заговорщик осторожно убрал со лба сообщницы выбившуюся прядь волос. — Согласна? Вот и прекрасно!
С этими словами он отпустил её и спросил, как ни в чем не бывало:
— Спать хочешь?
— Да, — растерянно ответила девушка.
Да что с ней такое? Почему?..
Веки отяжелели, вампирша мягко осела в траву.
— Поспи, я покараулю. Завтра соревнование, — Риэль присел рядом, опершись спиной о ствол вяза. — Ты должна выиграть.
Глядя на спящую девушку, он мечтательно улыбнулся, предвкушая скорую встречу с Мизраэлем.
* * *
Девять соперниц стояли на арене, залитой ослепительным утренним солнцем. Зрители расположились на трибунах, в благословенной тени.
Амон сидел рядом с Рорком, который вполголоса рассказывал ему обо всем случившемся в столице за минувший месяц. Демон едва сдерживался, чтобы не смотреть на Поприще. Там, на белом песке стояла девушка с волосами, пылающими огнем. Она была слишком тоненькая, слишком уязвимая, слишком бледная… И зачем-то постоянно терла виски, словно одолеваемая жгучей болью. Зверь хрипел и рвался к ней, чувствуя, страдание, но хозяин не давал ему воли. Получалось плохо.
— Квардинг Ада дает разрешение привлечь своих воинов? — раздался за спинами беседующих мужчин тихий безэмоциональный голос.
Тот, к кому был обращен этот вопрос, замер и, не оборачиваясь, уточнил:
— Это просьба?
— Да.
Голос говорившего остался так же ровен, однако в нем угадывались неудовольствие и досада. Ничего, в данном случае право на стороне Амона.
— Тогда не дает, — взгляд желтых глаз скользнул на прячущего улыбку Рорка. — Берите из числа плененных. Так интереснее.
В другое время оракул не проигнорировал бы столь явное пренебрежение, но предложение пришлось ему по вкусу. Оно и впрямь могло сделать соревнование увлекательнее.
— Благодарю.
Квардинг обернулся. Динас редко кого благодарил, так что момент был во всех смыслах исторический.
Оракул стоял, безмятежно глядя на арену. Он был очень-очень стар. Так, как может быть стар только демон. Громады тысячелетий, осевшие у него за плечами, привели к тому, что с возрастом человеческие черты утратили четкость и характерность, стали словно бы смазанными, какими-то обобщенными, невыразительными, бескровными.
Темное лицо покрывала сетка глубоких морщин и тусклых старых шрамов, а в волосах изредка проблескивали серебряные нити седины. Коричневые тонкие губы всегда были плотно сжаты, но оранжевые глаза блестели ярко и смотрели остро. Динас уже много столетий не принимал истинный демонический облик — лишенный эмоций старец — таким знали его многие поколения жителей Ада и Антара. Длинное темно-фиолетовое одеяние с широкими, ниспадающими почти до пола рукавами, делало высокого и худого оракула еще более усохшим и зловещим.
Амон отвел глаза. Разглядывать ещё его не хватало.
Динас же повернулся к Поприщу, жадно осмотрел претенденток. На внутренней стороне коричневой сухой ладони мелькнула татуировка: солнце, наполовину скрытое затмением — знак провидца, самого сильного колдуна этого мира. Оракул втянул воздух. Тонкие ноздри хищно затрепетали, обоняя запахи страха, возбуждения и тоски. Он чувствовал Ее присутствие. Хитрая бестия. Умная. Она пряталась в одной из этих ничтожных рабынь. Стихия, необходимая для ритуала и… еще для одного действа, находилась здесь, совсем рядом.
Скоро. Очень скоро.
— Рорк.
Старому демону доставляло удовольствие называть левхойта по имени, и видеть, как тот каждый раз сдерживает недовольство, не смея ничего противопоставить. А ведь хотел. Страстно хотел осадить. По тонкому лицу грияна пробежала тень раздражения, но он вежливо склонил голову.
— Да, оракул?
— Не забудь, претенденток предводитель воинства Ада. Надеюсь, больше ты его не отошлешь.
— Нет, оракул, — квардинг положил руку на плечо друга. — Не отошлет.
— Прекрасно. Что же еще я хотел спросить? — он сделал вид, будто рассеяно вспоминает. — Ах да! Амон.
Тот вопросительно вскинул бровь.
— Скажи мне, мой квардинг, — с усмешкой спросил оракул. — По какому праву ты лишил жизни Ариану? Ее отец расстроен, и требует объяснений.
— Она обратилась, — пожал плечами убийца. — И пыталась убить претендентку. А ведь вы давно запретили обращаться не на поле боя, и дали приказ охранять девок, ставя их интересы превыше прочего.
— И ниидой ты сделал ее по той же причине? — с прищуром взглянул на него колдун.
— Так она принадлежит тебе? — вмешался в разговор Рорк. — Ты же говорил…
— Я обезопасил ее на время отсутствия, — коротко объяснил демон. — На раба рассчитывать не приходится — сам знаешь.
— Да уж, — ухмыльнулся левхойт. — Риэль…
— Квардинг. Я могу рассчитывать на то, что девушка станет свободной? — бесцеремонно перебил грияна оракул.
— Конечно. Вы всегда можете на меня рассчитывать, — последовал равнодушный ответ. — Что-то еще?
— Да. Хватит Хранителям насиловать рабынь, Рорк. И тебе тоже. Ангелы жалуются, что слишком часто их лечат.
И, не ожидая ответа, старец отошел.
— Разорвать бы его на куски, — сквозь зубы прошипел левхойт.
— Успокойся. Ничего особенного он не потребовал, — его друг вновь перевел взгляд на девушек. — Хотя Хранители со мной не согласятся.
— Ну… он же не запретил их брать, если сами придут? — медленно произнес левхойт. — Я еще не всех попробовал. А ты? Кого из них хочешь?
— Вампиршу, — задумчиво сказал Амон. — Они всегда сопротивляются до последнего.
— Хм… не пробовал пока, — гриян хлопнул квардинга по плечу. — Ну что ж, все впереди, а сейчас пойду к нашим дамам.
Едва он отошел, сознание собеседника, словно вспышка, пронзила острая и, несмоненно, чужая боль. Кэсс.
«Что с тобой? Почему тебе больно?»
Голос Амона ворвался в ее мысли, неся успокоение.
«Вернусь — убью!»
Девушка вложила в эту мысль всю ярость, какую только испытывала. Час от часу не легче: стоило ей расположиться на арене, как голову словно стиснули раскаленными тисками, и чем сильнее накатывала острая мука, тем отчетливее она слышала разговор, происходивший наверху. И каждое новое слово отзывалось страданием и… непониманием. Но стоило нииде «услышать» про Вилору, как в душе вспыхнула ревность.
