Она поотстала, сердито глядя ему в спину, и вдруг поняла, что, собственно, видит — войский плащ, парадно-траурный, чёрный, с вышитыми понизу языками пламени. Откуда?..
Гарий растерянно остановился перед зарослями.
— Заблудились? — ехидно спросила Мона.
— Нет, — мальчишка соизволил разлепить губы. — Корабли там, я шёл на эхо.
— Лучше бы ты шёл за учителем!
Гарий лишь повёл рукой, предлагая ей самой проследить за учителем. Девчонка засопела, не желая признаваться, что ляпнула глупость. Как же, попробуй его найди — ни следа, ни мыслеощущения. Гарий шёл не по следу, а на отпечаток в Живе, какой оставляла концентрация ощущения смерти.
Мона ткнулась туда, сюда, повертелась около непролазной рощи и вскинула руку, указывая. Кусты затряслись, заходили ходуном, трещали, раздвигаемые неведомой силой. Гарий торопливо положил руку поверх ладони девочки:
— Ты что творишь?!.
Рука Моны была лихорадочно-горячей.
— Да, что-то я совсем… — она уронила руку.
— Деревья-то в чём тебе виноваты?
Мона посмотрела исподлобья.
— Тогда веди меня.
Гарий решительно махнул рукой слева от рощи. Мона без звука последовала за ним.
Здесь кусты сплелись не в такую плотную живую изгородь, но всё же продираться было тяжело. Скоро попался ручей, и Гарий спустился в его русло — так идти было гораздо легче.
Позади тихонько вскрикнула Мона. Мальчишка обернулся, она стояла, согнувшись и прижав руки к животу.
— Что с тобой? — бросился на помощь.
— Не трожь!.. — выкрикнула Мона. Гарий застыл в нерешительности, потом ругнулся и подхватил её под руку. Мона слабо затрепыхалась. Он довёл до берега, снял и швырнул на траву свой чёрно-красный плащ, усадил её.
Девчонка смотрела на него свирепо, кусая губы, кривилась от боли.
— Ложись, — велел он, когда Мона не послушалась, опрокинул толчком и решительно подёрнул на ней рубаху.
Аж в ушах зазвенело от оплеухи. Он предполагал такое, но всё равно не заметил движения. Даже сейчас Мона была сильнее и быстрее его.
— Лежи смирно… смирно, смир-р-рно!.. — несколько раз повторил он, пошевелил челюстью, язык слушался плохо. Не кулаком ударила, и то хорошо, с неё бы сталось, с бешеной. — Я всего лишь хочу полечить.
— Это не лечится, — Мона скрипнула зубами, поправляя рубаху. — Это вообще не болезнь.
— Да уж знаю, — буркнул Гарий, бесцеремонно отвёл её руки и положил ладони на живот.
Наверное, его спасло только то, что она замерла от возмущения.
— Просто полечу, — снова повторил он, как будто внушая. — Думаешь, мне приятно постоянно ощущать твою боль? Тем более у тебя болит то, чего у мужчин вовсе нет — довольно жутковатое ощущение, между прочим!..
Бескорыстную помощь принять трудно. Едва Мона поняла, что Гарий заботится и о себе — или даже только о себе, она затихла и позволила себя обследовать.
Гарий не разбирался в таких хворях и потому лишь прокачал энергию через тело. Вреда не будет, но и помощь невелика — хотя бы боль утишить.
— Матери обязательно скажи, — велел он. — И Луисе. Ты как не девчонка, может, хватит притворяться мальчишкой-сорванцом?..
— Зато ты — словно не парень вовсе!.. — Мона прикусила язык и глянула испуганно. Однако Гарий, к её и своему удивлению, не обиделся. Как там Линда говорила — не воспринимай всерьёз сказанное.
— Прости. Я не считаю тебя… — Мона шмыгнула носом. — Не считаю…
От ладоней целителя шло мягкое успокаивающее тепло, хотелось просто закрыть глаза и лежать, наслаждаясь им.
— Пока всё, — заключил Гарий, в последний раз проводя пальцами по гладкой коже. С усилием оторвался. Всё-таки — девчонка…
— Спасибо, — пробормотала Мона. Да что это с ней? Минуту назад была готова разреветься от боли и унижения, прибить вредного мальчишку, а сейчас чувствует беспредельное доверие и… ну уж нет, глупости!..
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался вредный мальчишка, помогая ей подняться.
— Гарий, — вставая, она уткнулась ему в плечо и с удивлением обнаружила, что чуть ниже.
— Чего?
— Зачем ты… ну, рубаху поднимал? — торопливо отстранилась и принялась заправляться. — Как будто ткань может служить преградой для Живы!..
— Не может, — согласился Гарий. — Но мне так удобней. Контакт лучше.
— Удобней, да?.. — подозрительно переспросила девочка.
— И приятней, — добавил Гарий.
С минуту она стояла с открытым ртом, осознавая его слова. Потом замахнулась и…
Удар пришёлся в раскрытую ладонь Гария. Мальчишка усмехнулся.
— Дважды на один и тот же трюк?..
— Я тебя придушу — и положу здесь же, на первом корабле!.. — Мона попыталась использовать другой трюк, и Гарий перехватил и левую руку. Двигаясь нарочито медленно, словно объясняя младшим боевую ухватку, потянул на себя и вниз, заводя её руки за спину и привлекая к себе. Наклонился и поцеловал.
У девочки подкосились колени, и Гарий обнял её за талию — при этом на всякий случай держа руки недалеко от рукоятей ножа и громобоя. Мало ли что она удумает…
Мона как будто не собиралась вырываться, хвататься за оружие. Ответила на поцелуй слабым движением губ.
Гарию пришлось отстраниться самому — хотя бы чтобы вдохнуть. А заодно оценить, не пора ли спасаться бегством.
Мона смотрела на него вполне мирно. Гарий снова наклонился к ней…
— Вообще-то у меня есть в запасе ещё один трюк, — сообщила Мона, переступив с ноги на ногу. Гарий торопливо отпустил, отстранился.
— Надо идти, — не узнав собственного голоса, вдруг ставшего странно хриплым.
— А ты знаешь, куда? — немедленно подколола Мона. Как будто ничего не случилось.
— Туда, — Гарий наобум махнул рукой и принялся ломиться через заросли, словно его тёзка — молодой тролль. Уши его пламенели. Мона ощупала собственные, потом потрогала губы. Вернулась к воде и поплескала себе в лицо. Лёгкое касание Узора — забытый на земле плащ прыгнул ей в руки.
О большей части погибших в первые дни Летней войны позаботились церковники. Но некоторые тела воличей остались целы, оказывая уважение чужим мёртвым, их только положили в лесах на наскоро сбитые помосты, жечь не стали, опасаясь устроить пожары.
Возвращаясь на покинутые земли, воличи восстанавливали деревни — и строили города мёртвых, некрополисы. В одном из них, возле Трёх Братьев, лежит человек, учитель Алека…
Книга Еджи
Гарий всё-таки угадал.
Когда уже начало казаться, что остаток жизни им так и суждено скитаться в зарослях, они кончились, и дети оказались на просторе.
