– Нет, нет! – вдруг взвизгнул Плакун так отчаянно, будто его секли кнутом, а не мягким цветущим стеблем. Сидевшей в нем порче стебель ревелки был страшнее бича. – Не гони меня! Не гони!
– Говори: кто тебя прислал? – требовала Ревелка, продолжая охаживать его стеблем и обращаясь к засевшей внутри порче.
– На… Нар… Наруте… – не сразу сумел выговорить парень, и горло его будто кто-то сжимал, пытаясь не выпустить наружу это имя. – Только не мучь, не бей, не хлещи!
Лютава от изумления опустила стебель.
– Какое еще «навру те»? – спросила она своим обычным голосом. – Врать мне надумала?
– Наруте – имя ее… Дочь Дау… Даугале…
– Кто это?
– Она… она меня послала.
– Где она живет?
– Не зна…
Парень содрогнулся и в бессилии упал обратно на тюфяк. Затих. С порчей не ведут долгих разговоров: если она замолчала, значит, дала требуемый ответ.
Лютава перевела дух. Она уже устала держать в себе вилу Ревелку и вышла из избы, чтобы отпустить ту на волю: набрала в грудь побольше воздуха, а потом выдохнула изо всех сил. И девушка с зеленой кожей и копной розовых стеблей на голове оказалась перед ней.
– Спасибо, сестра! – Лютава поклонилась. – Выручила. Да пребудет с тобой всегда сила земли-матушки!
– И с тобой! – отозвалась берегиня.
И исчезла с глаз.
– Бабушка, ты слышала? – спросила Лютава, вернувшись в избу. – Она сказала – Наруте? Дочь Даугале?
– Вроде так и сказала.
– Это кто же такой-то? Я не знаю никаких Нарутей.
Темяна развела руками.
– У нас близко и нет никого такого… – вспоминала Лютава.
Из родов, считавшихся голядскими, поблизости жили Мешковичи, Лапичи и Руденичи, но по большей части они носили славянские имена, и среди их женщин не было ни Наруты, ни Даугали.
– Да где же у нас такая голядь, чтобы…
– Ума не приложу. – Темяна покачала головой. – У Мешковичей разве спросить? Из их родни, может, кто? Я таких имен уж сколько лет не слыхала. У нас такая голядь, что по-своему нарекает, и была-то где… У Щедроводья разве, но их уж тридцать лет как нету…
– Это Ильган-городец?
– Они. Жил там Наримонт с родом своим, а жена его была Невидь… или Норинь…
– Наруть… похоже.
– Помню, мне оттуда Братеня много челяди привез, все парней да девок. Всех раздал, русинам продал, к хазарам свезли, одну девчонку оставил – Ильгу. Ее потом Вершина Замиле подарил, они родили в один год: Замиля – Галчонка, а Ильга…
– Галицу! – вскрикнула Лютава. – А кто ее Галицей-то назвал, не помнишь?
– Чего не помнить? Я и назвала. Мы с Моляшкой да с Велетурихой. Они вместе тогда все играли, Ильга их няньчила. Стояли как-то смеялись: где галчонок, там и галица… Так и пошло.
– Значит, мать ей могла дать другое имя?
– Могла. Я не знаю.
– А что, если это… она? – Лютава сама сомневалась в своей догадке, но не знала, что предложить взамен. – Может, Ильга… Ильга – ведь тоже не настоящее ее имя было?
– Из Ильгана привезли – стали звать Ильганкой, а потом просто Ильгой. Другого она не говорила. Да ей и было тогда годов-то… сорочек еще не пачкала, как помню.
Лютава думала, глядя перед собой и вертя в пальцах веточку ревелки. Мать Галицы была из голядского городца Ильган. Как звали ее и как она нарекла свою единственную дочь – никто не знает. Разве что она сама, то есть та женщина, которую они знают как Галицу. Но, разговаривая с духами, она называет другое имя, чтобы собственные предки могли ее узнать…
– Ах! – Лютава вдруг вскрикнула и вскочила, будто ее укусили.
Предки! Нави, те, что набросились на нее и Люта однажды весенним вечером ни с того ни с сего! Они еще думали, кто мог их наслать, но тут сперва нашли тело Дрозда без головы, потом приехал Доброслав, и стало не до того. Она вовсе забыла об этом.
Те нави вели себя как чужие и враждебные, призванные ради мести. Голядское имя Наруте – чужие нави – разоренный тридцать лет назад голядский Ильган… Соберись суд под Перуновым дубом, это все едва ли признали бы за доказательство, но внутреннее чувство уверенно говорило Лютаве, что здесь есть связь.
– Может ведь такое быть, что Галица – на самом деле Наруте? – Лютава подняла глаза на бабку.
– Пояс ведь от Замили прислали? А кто для Замили мог порчу наложить, кроме Галицы? Тут и в воду глядеть не надо, я тебе так скажу. В Ратиславле ведь никаких Нарутей не было?
Лютава помотала головой.
– Вот так новости в нашей волости! – протянула Темяна. – Знала я, что кто-то у нас бездну кормит, – промолчав, добавила она. – Уж лет пять замечала.
– И что же? – воскликнула Лютава. – Что же не сказала?
– Пять лет назад от тебя еще толку не было. – Бабка слегка усмехнулась. – Да и от брата твоего. А потом… Я два последних года думала: не вы ли?
– Мы? – изумилась Лютава.
– Вы ведь у меня – лесные детки. – Темяна была уже полной, неповоротливой старухой с морщинистым лицом, но ее голубые глаза смотрели по-молодому ясно и проницательно. – Все молодые-неженатые дух леса в себе несут и живут, как звери лесные – от родительской семьи оторваны, своей еще нет, и не привязаны они ни к чему, будто дивии люди. Как оженятся – примут в себя дух дома и рода. И вам обоим давно пора из леса в дом возвращаться, а вы не хотите. Не хотите друг друга потерять и с силой Велесовой расстаться. Силу терять жалко. Не каждый это стерпит.
– Но чем я виновата?! – с огорчением воскликнула Лютава. – Ты же знаешь, я…
– Знаю! – махнула рукой Темяна. – Пока тебе твой дух мужа не даст, ты из леса уйти не можешь, а брат тебя здесь одну покинуть не может. Я последний год другого виноватого ищу, да не найду никак. И Велетур ищет. Но молчат наши духи. Не знают они, кто бездне служит. Знать, его помощник посильнее будет, раз умеет от нас следы прятать.
– Мы найдем, – упрямо пообещала Лютава. – Она хотела убить Люта.
– Вы найдете! – Бабка снова потрепала ее по голове. – Волки вы мои…
И Лютава отправилась к землянкам бойников. Невольно ускоряла шаг, подгоняемая весьма неприятной мыслью.
Ведь те нави явились с окровавленными ртами, напоенные кровью жертвы. Дрозд… Так неужели голову бедолаге отрезали те самые руки, что столько лет вращали жернов в избе Замили?
По пути Лютава старалась обдумать свое открытие, вспоминала все, что ей было известно о молочной сестре Хвалиса. Будучи его ровесницей, та года три назад вышла замуж за молодого бортника, но быстро овдовела, еще какое-то время прожила в лесу, управляясь с хозяйство свекра, потом все-таки вернулась к прежней госпоже, Замиле, и теперь терлась среди княжьей челяди. На глаза она особенно не лезла, выполняла всякие работы, всем низко кланялась, всегда старалась угодить, не избегала мужского общества и даже пользовалась известным успехом благодаря своей гибкой фигуре и всегда широкой улыбке, которую лишь немного портил выступающий, как клык, слишком белый верхний зуб. Но что эта желтоглазая шепталка способна на такое сильное колдовство – не знали ни Лютава, ни Лютомер, ни кто-либо другой.
