Лютомер кивнул: если ворожея у Просима, там ее накроет Хортомил с парнями, отправленный к бортнику с самой зари.
Он не удивился тому, что хитрой девки нет в Ратиславле. Даже если бы ее черное дело сладилось, без разбирательств не обошлось бы и ее участие так или иначе выплыло бы наружу. А она, в отличие от любимой княжеской жены, рассчитывать на снисхождение никак не смогла бы.
В избу поспешно вошла Замиля и тоже устремила взгляд на его пояс. И – на ее лице промелькнуло некое удовлетворение. Казалось, она была скорее довольна, что хазарского пояса на Лютомере нет. И нисколько не удивлена, увидев его живым и здоровым. Поврежденный палец ее внимания тоже не привлек. Мало ли обо что можно оцарапаться, особенно живя в лесу? Ни Вершина, ни Замиля не ожидали, что вожак бойников придет с поврежденным пальцем, не думали, что их подарок должен произвести такое действие. Что это значит?
– Смотрю, не по нраву тебе, Вершиславич, дар отцовский пришелся? – ехидно осведомилась Замиля. – Может, у тебя там в лесу и получше есть?
Она нисколько не была смущена встречей с ним и ничего не боялась. Наоборот, Лютомер видел ее неприкрытую досаду и удивлялся все больше. Было очевидно, что Замиля вовсе не хотела посылать ему этот пояс! Так кто же ее заставил?
– Уж больно хорош подарочек, чтобы каждый день трепать, – отозвался он, сунув ладони за собственный пояс, сотканный руками Лютавы. – Велика-дня подожду, тогда и надену!
– Тоже правильно! – одобрил Вершина.
Лютомер подошел вплотную к сидевшему у стола отцу и оперся обеими руками о столешницу. Удивленный его многозначительным лицом, Вершина невольно опустил взгляд к его ладоням и увидел повязку на руке.
– Не сильно поранился? – спросил он.
Лютомер поднял руку к лицу, зубами оторвал завязанный ловкими пальцами Лютавы узелок, размотал ветошку и бросил на пол. Кровь была не его, так что пусть валяется.
– Не поранился я. А вот один из меньших братьев моих поранился вчера об тот самый пояс, что ты мне прислал, и теперь лежит помирает. Что же ты, батюшка любезный, – мягко и задушевно продолжал Лютомер, вновь опершись ладонями о стол перед отцом, – извести меня задумал? За что, родной? Чем я тебе не угодил?
– Извести? – Вершина привстал. Изумление на его лице было велико, но, правду сказать, не удивило сына. – Ты что такое говоришь, волчья душа?
– Пояс тот не простой, а с подарочком. Кто за него возьмется, тот порчу черную получит. Чуры меня уберегли – другому она досталась. А прислал-то мне его ты. Вот и спрашиваю: чем не угодил я тебе, батюшка родной? Или я тебе не покорный сын?
– Я… – в недоумении начал Вершина, а потом вспомнил недавний разговор с младшей женой и запнулся: ведь и правда – он сам и прислал.
Глядя в суровое лицо старшего сына, вспоминая и осмысляя его недавние слова, он молчал, а потом, когда до него дошло, похолодел от ужаса. Черная порча! И это он, Лютомер, сейчас должен был лежать, умирая, в избе бабки Темяны…
Он обернулся к Замиле; вытянув шею, та уже какое-то время прислушивалась к их разговору вполголоса, незаметно для себя самой по полшажочка придвигаясь ближе. Но между нею и двумя мужчинами стояла Лютава, суровая и недружелюбная, будто сторожевая собака, и Замиля не смела подойти к ней слишком близко.
– Это… что такое было? – обратился к жене Вершина. – Черная порча… ты… Что это значит?
– Это не она наложила, это челядинка ее, Галица, – добавила Лютава. – Берегиня Ревелка допыталась. И баба Темяна слышала. Вели ей сказать: где эта девка?
– Вы что такое говори… те… – Замиля испугалась, но удивления на ее лице было не меньше. – Я не знаю!
– Отвечай! – Вершина в ярости со всей силы хватил кулаком по столу, а потом бросился к жене, схватил за руки и затряс. – Говори! Что вы с этой подлой сукой удумали?! На сына моего! Наследника моего! Да я вас обеих на куски разорву!
Сколько бы он ни любил жену, покушение на старшего сына и наследника было слишком серьезным делом. Но ничего выяснить не удалось: Замиля рыдала, вопила, валялась у него в ногах и клялась здоровьем Хвалиса, что ничего не знает об этом деле. О туманных намеках Галицы на скорую месть и победу она предпочла позабыть, а насчет обломанной иглы, начиненной губительной ворожбой, и правда не знала: предусмотрительная чародейка об этом позаботилась.
Поскольку Галица принадлежала к челяди Замили, за ее дела отвечала хозяйка. Но поскольку Замиля была всего лишь младшей женой, за ее вину нес ответственность муж, то есть сам Вершина, тем более что подарок был их совместным. Понимая, что, по сути, покушался погубить собственного старшего сына, он приказал найти Галицу во что бы то ни стало, хоть из земли вырыть. А если первым ее найдет Лютомер, то позволил делать что угодно – «хоть живьем сожрать», как кричал князь, колотя кулаком по столу. Те из Ратиславичей, кто был дома в пору жатвы, забились по углам подальше от грозы.
Когда Лютомер вернулся на Остров, Хортомил был уже там. На займище старого Просима Галицы не оказалось. Лютомер не удивился тому, что ее не нашли, но решил наведаться туда еще раз сам. Ведь когда Лютава преследовала Хвалиса, Галица вмиг сумела спрятать парня так надежно, что отвела глаза идущей по следу волхве. А та не стала искать дальше, потому что не предполагала такой возможности. Но больше они не станут ее недооценивать.
Плакуну к утру стало еще хуже, и сама Темяна взялась выгнать из него порчу. Но вскоре отступилась: подсадной зловредный дух так крепко вцепился в парня, что вырвать его можно было только вместе с жизнью. Вероятно, без участия Галицы, наславшей порчу, снять ее не выйдет, и это было еще одно основание пойти разыскивать ее немедленно. Лютава осталась присматривать за беднягой, и Лютомер пошел один.
Но сколько он ни старался, вспомнить о Галице ничего существенного не смог. Она была как воротный столб, мимо которого каждый день проходишь по десять раз и не замечаешь. И теперь у него было нелепое чувство, будто такой столб внезапно кинулся ему наперерез и вдарил по лбу.
Мать Галицы, Ильга, тоже ничем особенным не выделялась. Лютомер подозревал, что был первым – вот сейчас, – кто задался вопросом, от кого Ильга родила дочь. Ну, погуляла девка на Купалу, так оно богами и задумано. Имело значение только то, что у нее хватало молока на двух младенцев. После родов Замиля была слаба, едва понимала язык, всего боялась и твердо верила, что старшая жена князя ее ненавидит и постарается погубить вместе с ребенком. На самом деле Велезора тогда не обращала на нее особого внимания, никак не предполагая, что князь Вершина так привяжется к этой смуглой черноглазой женщине и ее сыну. И только теперь Лютомер запоздало сообразил: эта странная любовь тоже могла быть плодом искусно сделанного приворота. Надо бы расспросить бабку, с самого ли начала Вершина полюбил Замилю или только после рождения Хвалиса. Но если кормилица приворожила князя к наложнице, то как же Велезора, княгиня и волхва, могла просмотреть такое у себя под носом, в душе собственного мужа?
