А вот гостиная сияла чистотой, и пустотой, да и кухней явно никогда не пользовались. Да… сюда бы маму сейчас. Она бы быстро порядок-то навела.
Холодильник тоже имелся, но в нем кроме минеральной воды, ничего больше не наблюдалось. В спальне только кровать, прикроватная тумбочка и встроенный шкаф. Я хотела пошарить в нем, так, на всякий случай, но объект зашевелился. Хм, кажись, просыпается. Ладно, посмотрим, кто теперь тут птичка в клетке. Уж явно не я.
Когда он открыл глаза, я, признаюсь, немного испугалась. Ведь от этого конкретного представителя мужской половины человечества можно ожидать чего угодно. А потом подумала, ну и пусть. Тут либо все, либо ничего. Третьего не дано.
— Эля? Что ты.?
Надо отдать ему должное, соображает он быстро. Не прошло и нескольких секунд, как он совершенно точно оценил обстановку, впечатлился антимагическим наручникам, моим решительным видом, понял, что попал сюда не случайно и задал вполне закономерный вопрос:
— Что ты здесь делаешь?
— Жду, — серьезно ответила я, расположившись на краешке кровати.
— Чего?
— Ответов.
— Каких?
— Очень важных, — призналась я, слезла с кровати и принялась расстегивать платье. Оно, конечно классное и все такое, но в нем жутко неудобно. Вот только во что переодеться? Хм, в шкафу наверняка что-то есть.
— Эля! — занервничал объект.
— Да. Меня так зовут.
— Я знаю, как тебя зовут, — заскрипел зубами Диреев увидев, как медленно сползает платье с плеч. Красивое зрелище, наверное. — Прекрати.
— Что? — прикинулась дурочкой я. — У тебя здесь очень жарко. Советую приобрести кондиционер.
— Ты так и будешь разгуливать в белье?
— Могу его снять, — невинно улыбнулась в ответ.
— Не надо.
Потрясающе. И как ему удается сохранять такое поразительное самообладание? Хотя… нет, не удается. Этот блеск в глазах сложно с чем-то перепутать, да и некоторые выпирающие части тела. Ладно, пора завязывать его мучить, а то придумает как избавиться от магических браслетов и фиг я дождусь ответов. О, почти стих получился. Кстати, в шкафу весьма симпатичная рубашечка оказалась, великоватая, конечно, но как ночнушка вполне сойдет.
— Так что там с ответами?
— Может, отпустишь?
— Ага, а ты меня быстренько скрутишь, прочтешь длинную скучную лекцию и отправишь обратно в школу изображать, что мы едва знакомы.
— Это не смешно.
— А кто здесь смеется?
Мы сверлили друг друга гневными взглядами не меньше минуты, и, блин, я сдалась первой. Этот его взгляд.
— Ладно. Хочешь, чтобы я тебя отпустила? Хорошо. Но только с одним условием.
— Каким? — заинтересовался он.
— Ты ответишь всего на один мой вопрос, и я обещаю выполнить требование.
— Что за вопрос?
О, вот теперь он насторожился.
— Очень простой вопрос. Что такое зов и какое отношение он имеет к этой маленькой штучке? — я постучала указательным пальцем левой руки по своему антимагическому браслету, который такой же антимагический, как я балерина.
Когда Игнат принес мне стандартный браслет, я имела возможность во всех подробностях его разглядеть. И если внешне они были почти неотличимы, то вот внутреннее содержание. Обычный антимагический браслет поглощал все. Внутреннее видение ничего не улавливало ни в нем, ни вокруг него. Мой же сиял всеми цветами радуги. Да и зов этот… я давно догадывалась, что все не так просто, а теперь пришло время ответов.
Так что я покрутила браслет на запястье и выжидающе уставилась на мужчину, лежащего на кровати и пристегнутого к ее спинке наручниками. Хотелось проверить, дрогнет ли хоть один мускул в этом лицемерном лице. Дрогнул, уголки губ дрогнули в подобии улыбки.
— Какой интересный вопрос.
— Ты так думаешь? — подняла брови я.
— А если я не отвечу?
— О, я даже мечтаю об этом, потому что тогда… я буду тебя пытать, — коварно улыбнулась я, потянулась к прикроватной тумбочке, открыла ее и достала… перо. — Вот этим.
Он не впечатлился. Хм, тогда может вот так попробовать. Я подползла к объекту, посмотрела в глаза, провела кончиком пера по щеке и поцеловала в губы. Ох, как же я люблю их, и как давно не целовала, даже забыла, какие они теплые, мягкие, вкусные.
— И этим, — выдохнула я, слегка опьяненная своей дерзостью.
Но это было еще не все. Если быть дерзкой, то только до конца, до его безоговорочной капитуляции. Так что я вконец осмелела, уселась на моего сильно обескураженного льва и провела ладонями по красивой, мускулистой груди, скрытой от меня дурацкой рубашкой. Не порядок. Надо срочно исправить, что собственно я и начала делать. Расстегивать, пуговицу, за пуговицей, спускаясь все ниже и ниже, оголяя кожу, до самого ремня брюк. И, блин, как он на меня в этот момент смотрел, как никто и никогда, я купалась в нем, читала то, что никогда не говорили губы, и мурашки бежали по рукам, спине, по всему телу. В этом взгляде читалось все, в нем открывалась душа, в нем говорило, нет, кричало сердце, в нем была страсть и боль одиночества, надежда и страх, что я исчезну. И мне уже не нужны были глупые, пустые слова, потому что когда на тебя так смотрят, когда тебя так хотят, слова становятся просто словами.
— И этим, — хрипло выдохнула я.
— Отпусти, — прошептал он в ответ, и как я могла не подчиниться. К черту все, я знаю, что он не сможет уйти сейчас, не сможет меня оттолкнуть, не хватит сил, и я уверена, что не захочет. Поэтому я наклонилась все к той же тумбочке, достала ключи, коснулась браслетов на запястьях и когда они щелкнули, расстегиваясь, теперь уже я оказалась в плену его губ, рук, чувств и огромного, непередаваемого желания.
Как же я скучала по нему, по его ласкам, прикосновениям, хриплому шепоту моего имени, по обжигающему взгляду, по его запаху, коже, дыханию, по тому, как нежен он и груб одновременно, по желанию, по огню в крови, что он будит во мне, по крикам, по дрожи, по тому, как могут биться два сердца в унисон, по тому, с какой осторожностью он входит в меня, по его силе, по его требовательным поцелуям, по его душе, по его любви, по тому, что было между нами. И я тоже шептала его имя, и это банальное, но такое желанное для всех слово: «люблю», идущее из самого сердца, из глубины души, не фальшивое, не сказанное по случаю, а самое настоящее слово, от которого он дернулся, посмотрел в глаза и тихо, едва слышно спросил:
— Правда, любишь?
— Правда.
Какой же он глупый, мой Диреев. Разве он не знал, не видел, не чувствовал все это время?
— Я очень тебя люблю, Стас.
— По имени назвала, — улыбнулся он самой красивой улыбкой на свете.
— Если хочешь, всегда буду звать, — захотелось пообещать мне.
