Свернув газету, яриловка засунула ее под пижаму, когда услышала шаги в коридоре. Не надо, чтобы родители и бабушка знали об очередном нападении, иначе не видать ей больше Ведограда.
— С новым годом, душенька моя! — ворвался в гостиную Михаил Иванович, чья рубашка была застегнута через одну пуговицу. Он обнял дочку и чмокнул ее в светлую макушку. — Хорошо погуляли, да? — улыбнулся мужчина, почесывая отросшую бороду. Тут в помещение зашла и бабушка, неся на тарелке высокую стопку пышущих жаром блинчиков. В центре верхнего лежал кусочек маслица, растекаясь ароматной жирной лужицей.
— Уже проснулись? — лукаво спросила Серафима Николаевна, будто совсем не ожидала, что ароматы ее стряпни и звонкое громыхание кастрюльками на кухне кого-то разбудят. — Где Ольга, Миша?
— Прихорашивается, — как котяра улыбнулся папа и потянулся включить электрический самовар.
Тут же вихрем в гостиную ворвалась мама в шелковой бордовой майке и широких пижамных штанах, поверх был накинут халат до щиколоток, чьи полы взмывали вверх от каждого ее резкого шага.
— Откуда у нее было столько энергии? — читалось в глазах каждого находившегося в зале.
— Какие вы ранние пташки, Морозовы! А-а-а, вот в чем дело — кинула она взгляд на стол, — волшебные блинчики Серафимы Николаевны.
Женщина приобняла свекровь, а затем ринулась к дочери, захватывая ту в поистине «медвежьи» объятия, несмотря на свою миниатюрность. Схватив верхний блинчик, она свернула его, чуть подула и целым засунула в рот, застонав от удовольствия. Обычно мама постоянно сидела на диетах, но в приезды Серафимы Николаевны ела все ее угощения, за что потом очень себя корила, вставая на весы. — Непонятушки, а что, подарки еще никто не открывал?
Все воззрились в сторону елки, где одиноко лежали кучкой подарки и свертки.
— Я открою потом, — начала вставать со стула Мирослава, прижимая к себе спрятанную под пижамой газету.
— Э, нет, дамочка! Я что, зря все эти коробки в подарочную бумагу засовывала? Бегом! — накрашенным красным ногтем указала Ольга на подарки. Девочка все-таки встала и подошла ближе, незаметно заправляя газету под резинку штанов. Она раздала каждому их подарки и принялась распаковывать свои. Несколько минут слышалось шуршание бумаг и восторженные вздохи, а Михаил периодически отхлебывал чай из блюдца, как он всегда делал.
Сама Мирослава снимала обертку с первой небольшой и плоской коробочки. Мама как-то странно притихла рядом, видимо, подарок был от нее, об этом говорила немного мятая обертка, какого цвета можно и без подсказок догадаться. Женщина уселась на стул и даже чуть покачивалась в нетерпении, пока дочка сверкала своими перстнями, срывая бумагу. На свет показались билеты.
— Петергоф? Едем на экскурсию? — удивилась девочка. Они давным-давно были на территории Нижнего парка, но внутрь Большого дворца тогда так и не пошли. Мама активно закивала.
— Но перед этим шопинг! — взвизгнула она в предвкушении, а Мирослава театрально уронила голову на стол, постанывая. — Не ной, дочь моя, ты вон как вымахала! Что-то ты больше смахиваешь на старшеклассницу уже, а не на тринадцатилетнюю девочку!
— Летом мне будет четырнадцать!
— Логично! Все, пора приодеться! Парни скоро косяком пойдут, а ты ходишь не пойми в чем…
— Отстань ты от нее, Оля, — рассматривая блинчик новой лупой, сказал Михаил Иванович. — Какие парни, ты что? — для папы это вообще была больная тема, и Мирослава прыснула. — Открой лучше мой подарок.
Девочка полезла за второй коробкой размером значительно больше конверта. Завернута она была с точной аккуратностью: сразу видно, что маму отец к этому делу не подпустил. Стараясь сильно не рвать бумагу, как сделала это с прошлой абы как обклеенной коробочкой, Мирослава аккуратно достала книжку в кожаном черном переплете. Но когда она открыла ее, то единственная страница была пуста. Девочка удивленно посмотрела на отца, чешущего бороду.
— Это средство связи, перстневик по-нашему. Мы были в Египте, и местный мастер сделал эти экземпляры специально для меня. Они могут передавать сообщения, как между собой, так и другим книгам. Я взял такой еще тебе и бабушке.
— Ни черта я не понимаю в этих новомодных штучках, — отмахнулась Серафима Николаевна, со скептицизмом разглядывая изобретение. А Ольга кинула взгляд на свой телефон, сравнивая агрегаты.
— Электроника всегда барахлила у нас дома, — сказала женщина, что-то вспоминая, — это из-за магии, я так понимаю. Ну если сотовые в твоей школе не работают, будешь писать папе, а я все равно всегда рядом.
Мужчина взял книжку и открыл, держа ее в на своей огромной ладони.
— У каждого перстневика свой пароль, — он ткнул пальцем, и там будто загорелся экранчик. — Просто в списке выбираешь абонента, так скажем. Тут в справочнике есть все, у кого есть такое устройство на территории империи. Хотя, я пока и не пробовал писать кому-то, кто за рубежом, — пожал он плечами и нервно постучал по пергаментному дисплею.
Мирослава взяла свою книжку, страница все также была пуста. Она дотронулась пальцем до шершавого листа, и тут вдруг теплым светом загорелся экран. Введя уникальный пароль из набора рун, Мирослава увидела простое поле для печати, как в компьютере. Вверху можно было выбрать кого-то из списка людей.
Имен оказалось не больше сотни, но они должны были разрешить тебе доступ, чтобы получать сообщения. Вот высветилось имя «Морозова Серафима Николаевна» в верхнем левом столбце, и девочка написала, просто водя по экрану как по листу бумаги слово «привет». Книжка бабушки тонко завибрировала, и старушка схватилась за сердце. У нее и с телефонами была недодружба, а с этим устройством придется повозиться еще дольше, чтобы привыкнуть. Она открыла книжку и уставилась на экран.
— Я потом тебе все под запись объясню, — успокоил маму Михаил. — Тебе-то все понятно? — обратился он к Мирославе, широко улыбаясь. Девочка кивнула и обняла родителей.
От бабушки она получила в подарок очередную пижаму. Такая была традиция.
— Еще мой подарок, — подал голос Персей, а Ольга вздрогнула так, что чуть не взлетела над стулом. Ворон глянул на нее одним глазом. — Вчера вы были ко мне благосклоннее, мадам.
— Это все шампанское, — истерично хохотнула женщина, а ворон понимающе каркнул. Мирослава в это время сорвала с большого мешка просто накинутую сверху бумагу и уставилась на надпись: «Корм для птиц».
— Это для тебя, чтобы ты на меня не тратилась, — прокаркал ворон, и все дружно рассмеялись.
— А как я это тащить до школы буду, умник? — с круглыми глазами спросила девочка, оглядывая десяти килограммовый мешок.
— Это уже ты решай, твой же подарок, — просто ответил Персей, тихо похихикивая и одной лапой воруя сушку из вазочки.
— А это чей? — ткнула пальцем в сторону небольшой коробочки Мира. В черном бархатном мешочке, висевшем на елке, никто не признал своего подарка. Когда все отрицательно замотали головой, будто сговорившись, она открыла мешочек, но ничего в нем не увидела. На свой страх и риск засунула туда руку, которая спокойно вошла туда по самое плечо. Девочка вспомнила, как в мастерской также выбирала камень для перстня.
Тут она нашла что-то мягкое и потянула на себя. То, что произошло следом, надо было видеть со стороны. Ничего не подозревающие родственники пили чай, спокойно макая блины в варенье и одним глазом, как говорится, смотрели в сторону Мирославы. Уже через пару секунд из мешочка вырвалось нечто размером в пару метров, накинувшись на подростка, от чего та, не ожидая, рухнула на пол. Лежа на паркете в темноте под чем-то, она провела руками над собой и почувствовала мягкую поверхность… ковра?
Папа мигом вскочил с места и приподнял один край толстой ткани.
— Жива? Это что еще за чудеса? — спрашивал он, протягивая свободную руку дочке. Она встала, с очумевшими глазами оглядывая красивый персидский ковер в синем цвете с золотой росписью. Посередине лежала маленькая записка. Аккуратно ступая по ковру в тапочках, Мирослава подняла бумажку: «Попутного ветра и больших побед!». Ровный косой почерк не нуждался в дактилоскопии. Сама она ничего не подарила Яромиру, так как не знала, уместно ли это будет.
