С ними уехал и Райнор. На Жемчужный Мол — потому что нам всем там казалось особенно важно, принципиально и опасно, потому что именно там у нас были пограничные пропускные пункты, там мы соприкасались с Девятиозерьем и там мы соприкасались с Перелесьем.
По нашему ощущению, оттуда легче всего мог просочиться ад — и Райнор уехал, чтобы закрыть ему лазейку.
А Клай уехал в Западные Чащи: с одной стороны — Перелесье, с другой — Винная Долина самым краешком. Там тоже всё могло быть.
Мне было грустно расставаться с Райнором, хоть в последнее время мы едва перекидывались парой слов на бегу, — а прощаясь с Клаем, я чуть не заплакала.
Как он там будет? Целый воз работы, больная нога…
Но они вправду нужны были на границе. Я всё понимала. В столице оставались мы с Ольгером и деточки, а в приграничных городах были новички, которым пришлось учиться на ходу. Ничего не поделаешь.
Я проводила парней на вокзал. Райнор в жандармской шинели, на рукаве которой красовалась новая нашивка, с черепом вместо скрещённых мечей, пытался меня смешить:
— Смотри: я теперь большой начальник! Особая секретная часть, не краб чихнул! И через меня держит связь вся западная область — буду слать тебе приветы через зеркало.
— Тебе надо будет научиться ладить с беглецами, — сказала я.
— Я умею ладить даже с тобой, что мне беглецы, — выдал он.
А Клай молчал. Всю дорогу до вокзала смотрел на город, а на прощанье поцеловал мне руку. Клешню, без перчатки.
— Очень надеюсь, — сказал он тогда, — что мы ещё увидимся, леди Карла.
— Ах, у хромого дурные прэдчувствия! — тут же съязвил Райнор. — Какая драма! Сыграть на сцене!
Клай только грустно на него взглянул, даже не огрызнулся.
— У некромантов нет дара предвидения, — сказала я ему. — Ни у кого из нас. И мы увидимся, конечно, здесь ведь ваш дом. Мы с деточками будем вас ждать.
Не думаю, что он мне поверил. А Райнор ухмылялся, кривлялся, как мог, но я видела…
У всех нас были дурные предчувствия.
Наши дипломаты телеграфировали из Перелесья, что государь Рандольф их не принимает. В перелесских газетах историю с беглецами изображали так, будто в Прибережье — в этакое адское логово — бежит всякая нечисть: крысы, тараканы и прочие мерзкие твари, а просветлённые наставники из Святой Земли и перелесская гвардия их мётлами подталкивают. Люди мессира Ирдинга передавали: в Перелесье о том, что Прибережье заберёт перелесская корона, говорят как о деле уже решённом. Вильма — просто кукла, мол, и прав на престол у неё нет, а рыбоеды с побережья… ну что с них взять. Эти сухопутные, Руан сказал.
А адское логово, которое завелось в нашей столице, между тем полнолуния дожидалось, будто праздника.
И самое смешное, что как раз нечто подобное и вышло.
Элия участвовать не посмел, но нам нужен был толковый наставник — и служил Лейф. Феерическая у нас была команда: я, Лейф и Валор.
На нашу удачу перед самым полнолунием случилась оттепель, море взломало лёд по всей береговой линии — и мы вышли на набережную, просто на набережную. Фонари не горели, зато ярко сияла луна — и в чёрной воде, шелестящей осколками льда, играли лунные блики. На набережной уже собралась целая толпа народу — и у многих, просто очень у многих были зажжённые фонарики, прикреплённые к крохотным, с ладонь, фанерным плотикам. Можно было полюбоваться, сколько у нас в столице законченных язычников: притащились среди ночи на молебен в честь душ моря, извольте видеть. Кто-то даже с детьми пришёл — совершенно сумасшедшие, что с них взять. Верующих было столько, что жандармам пришлось оцепить место, которое мы приготовили: там стояли певчие из храмового хора, а немного в стороне от певчих я нарисовала звезду с двойным Узлом.
А наши искусственные тела были сложены рядком на брезенте, чуть поодаль от звезды. Чтобы было удобнее их подносить. И на подхвате ждали мэтр Фогель и его работяги: взять с брезента и положить в звезду — и так повторять, сколько потребуется.
Манекены были без париков и без усов, только глаза им мы вставили, а одели в военно-морскую форму без знаков различия. Мы решили, что морячки потом разберутся, у кого какая должна быть шевелюра и у кого какие значки на кителе.
В общем, если честно, там и до начала обряда было на что посмотреть. А начали мы очень красиво — в полночь. Хор запел.
Мы все вместе служили заупокойную службу за души моря — с одним ма-аленьким нюансиком: кроме Лейфа и певчих служила и я.
И пока они пели поминальную по храмовому канону, я разрезала клешню, капала кровью в прибой и дополняла канон, шёпотом. Просила Отца Вод отпустить всех потерянных, забытых, проклятых, отягчённых виной, убитых в неправедном бою, запятнанных смертными грехами к престолу Отца Небесного за последней справедливостью и последним милосердием — а за это обещала любовь и веру живых. Ну ты сам посмотри, государь морей: видишь, все эти люди на набережной принесли тебе жертвы вместе с верой и любовью. Будь к людям милосерден. Пусть у юдоли останутся только те, кто хочет остаться сам.
И ещё надрез.
А горожане, спускаясь к воде, пускали фонарики: ловили ритм волн, чтобы плотик тут же и унесло, отпускали, возвращались наверх, их сменяли другие, волны уносили фонарики в море — и оно наполнилось тёплыми качающимися огоньками.
Под конец службы у меня слегка кружилась голова, потому что море взяло крови побольше, чем обычные некромантские обряды. Но стоило хору дотянуть последний слог, а Лейфу возвестить: «Бедные души, путь открыт!» — как случилась такая невероятная красота, что даже у меня захватило дух.
Потому что они, похоже, впрямь вышли из вод. Из чёрной воды начали подниматься слабо светящиеся столбы тумана, — при некотором воображении в них можно было увидеть людей, идущих к берегу прямо по волнам, между огоньков, — и, не доходя до полосы прибоя, эти призрачные фигуры начинали колебаться, теряли форму и туманными струями поднимались вверх, к луне.
И тишина стояла совершенно невероятная, только прибой колотился в серый камень набережной. Это чудо длилось не дольше, чем каминная спичка догорает, — и закончилось даже для меня удивительно. Валор спустился к воде — и призраки тех, кто не ушёл в небеса, поднялись к нему, окружив его на спуске. Эти казались более определёнными, чем ушедшие, — не просто столбами тумана, а человеческими фигурами, серебристыми, слабо мерцающими. Строй призрачных моряков встал вдоль набережной, в полосе прибоя. Красиво это было до слёз — красиво и трагично.
Я последний раз за сегодня резанула клешню, которая уже просто огнём горела, — и последней струйкой крови разбудила звезду с Узлом.
А Валор тоном боцмана, который проводит перекличку на судне, позвал:
— Оуэр из дома Тёплого Ветра, матрос первой линии!
И призрачный силуэт сделал шаг к звезде, а рабочие Фогеля положили в неё манекен.
— Я желаю, мне необходимо, — прошептала я — и услышала, как дружно вздохнула толпа.
Манекен вздрогнул и попытался сесть. Фогель подал ему руку, рабочие подхватили под локти — и отвели в сторонку.
Валор продолжал:
— Вейл из дома Рассвета, матрос-техник!
Из призрачного строя вышел второй мёртвый матрос.
— Я желаю, мне необходимо, — прошептала я.
Через минуту второй наш матрос вставал из центра звезды, а Валор уже звал:
— Талиш из дома Долгой Дороги, штурман! Найл из дома Звёздного Перекрёстка, матрос первой линии! Эрик из дома Бронзового Клинка, рыбак!..
Видит Небо, Валор умел общаться с духами, умел! Более того: он умел общаться с духами моря. Команда Фогеля делала манекены не наугад: Валор сказал им точно, сколько душ намерено вернуться домой, пусть даже и в таком виде, — и у нас оказалось семьдесят четыре мёртвых моряка. Валор знал их всех и помнил по именам. Они все стояли теперь на площадке спуска — и кто-то украдкой ощупывал себя, кто-то смотрел в лунные небеса, а кто-то искал взглядом в толпе.
— Всё? — спросила я на всякий случай.
