— Ладно, Серега, думай — Порт-Вариус или Наранно?
— А какой ближе?
— Логично рассуждаешь, молодец, — одобрил Колобков. — Светулик, ты у нас всю эту карту глазами изъелозила — что отсюда ближе?
— Наранно, — ни на миг не задумалась Света. Она действительно успела вызубрить географию архипелага Кромаку и могла не задумываясь перечислить названия всех городов Эспелдакаша или бухточек острова Цепь. — Надо плыть на юго-юго-запад, а потом войти в залив. Где-то две тысячи километров.
— Мама моя… — печально вздохнул Колобков. — Это ж больше недели… хорошо хоть, наших дней, а не местных. А до второго города сколько?
— Больше трех тысяч, — сочувственно ответила дочь.
Петр Иванович помрачнел челом. Ему не давала покоя одна проблема — горючее. Да, на «Чайке» еще очень большой запас — хватит не на две, а на двадцать тысяч километров. Но это в идеале. А идеал потому и идеал, что очень редко соответствует действительности. Что делать, когда дизель останется без своей «крови»? Местные жители начнут перегонять нефть еще очень не скоро…
Напоследок Комбуту спросили о причине прозвища Тур Ганикта. Почему «Длинная Рука»?
Этот вопрос туземца почему-то ужасно напугал. Он огляделся по сторонам, убедился, что никто не подслушивает, и зашептал, что правая рука у капитана «нехорошая». В чем причина ее «нехорошести», старый мбумбу отвечать отказался, только трясся и повторял, что говорить об этом нельзя, не то явится.
Чертанов предположил, что эта рука просто искусственная. Может, как у Капитана Крюка из «Питера Пена»? Правда, неясен такой сильный страх — ну подумаешь, вставил этот Тур Ганикт себе вместо руки топор или меч… Но Комбута замотал головой и заявил, что такого пустяка он бы не боялся. Нет, рука у капитана именно «нехорошая»! И говорить об этом нельзя — точка!
— Нельзя так нельзя, — пожал плечами Колобков. — Гена, дай папуасу по балде, чтоб знал свое место, да пошли отсюда.
Вот так работаешь, работаешь, а потом придет какой-нибудь прекраснодушный идиот и все испортит…
Жан Арман дю Плесси (Ришелье)
«Чайка» отплывала от берегов Магуки. С причала махали руками вождь Неосто и жена вождя Матильда Афанасьевна. И все остальные члены племени — новоявленная королева согнала на проводы родни всех подданных. Они пока еще не подозревали, какое счастье им привалило…
Колобков истерично хихикал, все еще не в силах поверить, что глупый вождь снял с его шеи это многолетнее ярмо. Он поклялся себе самой страшной клятвой, что никогда, никогда, НИКОГДА больше не возвратится на этот остров, где поселилось Зло.
— Счастье в дом в тишине постучалось в двери мне… — голосом Куравлева пропел Петр Иванович. — Серега, друг, иди сюда, дай я тебя поцелую!
— Что?! А?! Кого?! Почему всех целуют, а меня нет?! Я требую немедленно объяснить! — проснулся и развопился Каспар.
— Спи, старый идиот! — прикрикнул на него Бальтазар. — Ты всех только раздражаешь!
— Девочка, а девочка, а что это за зверь? — спросил Мельхиор, с любопытством тыкая пальцем в Рикардо. Свирепый хомячок яростно его грыз, но не мог прокусить кожу старого йога и только злобно тявкал.
— Это сирийский хомячок, — охотно объяснила Оля. — Он прямо из Сирии!
— Не с Сирии, а с птичьего рынка, — поправила мама. — Вот еще — хомяков из-за границы ввозить!
— Это хомяк-эмигрант! — обиделась Оля. — Он иностранец!
— А почему он лает? — не отставал Мельхиор. — Хомяки разве лают?
— Нет, хомяки не лают, — снисходительно посмотрела на глупого дедушку Оля. — Хомяки пищат.
— А кто тогда лает?
— Собаки.
— А мяукает?
— Кошки.
— А мычит?
— Коровы.
— А хрюкает?
— Антивирус Касперского, — равнодушно ответил Чертанов. — Петр Иваныч, может, нашим дедам валерьянки дать? А то они что-то раздухарились сегодня.
— И хуймяку тоже валерьянки, — опасливо покосился на рычащего зверька Колобков. — Надо было его с Матильдой на острове оставить — может, загрызли бы друг друга…
— Папа, отстань от Рикардо! — взвизгнула Оля.
— Рикардо, говорите? — пробормотал во сне Каспар. — Очень, очень ценная информация, запишите ее и представьте мне на трех свитках завтра к обеду… а на обед приготовьте тавук-кефтеси [53]… только без курицы.
— Тавук-кефтеси не бывает без курицы, старый идиот!
— А?! Что?! Я не сплю, не сплю! Не смейте меня пихать, я вас всех превращу в жаб!
— Да спи уже, ветеран, — усмехнулся Колобков.
— А тебя превращу в тритона, — благосклонно пообещал Каспар.
— Обязательно превратишь, — пообещал Петр Иванович. — Но в другой раз. Олька, почитай им книжку, что ли, какую-нибудь, а то они опять куролесить начнут…
Дочь немедленно приволокла кипу раскрашенных книжек со сказками. Она уже давно не читала эту макулатуру (выросла), и захватила ее ради одной-единственной цели — для Рикардо. Хомячок очень любил делать себе спаленку из бумажных клочков.
Для успокоения сумасшедших дедушек Оля выбрала «Айболита» Чуковского. Волшебники сразу заинтересовались и слушали с большим вниманием, время от времени вставляя свои комментарии.
— Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит…
— Я тоже однажды присел под деревом… — вспомнил Каспар.
— Да, и раздавил белку своей задницей, — хмыкнул Бальтазар.
— И сказал Айболит: «Не беда! Подавай-ка его мне сюда! Я пришью ему новые ножки…
— А, помню, помню! — обрадовался Бальтазар. — Однажды я тоже пришивал зайцу ножки…
— Ему тоже их оторвало? — спросил Мельхиор.
— Почему? Зачем это я буду брать зайца-инвалида? Отличный был экземпляр, здоровый, крепкий… Я пришил ему четыре новых ноги — получился заяц-осьминог! Правда, потом сдох почему-то…
— «Да-да-да! У них ангина, скарлатина, холерина, дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит!»
— А у меня вот радикулит… — вздохнул Мельхиор.
— И еще разжижение мозгов, — добавил Бальтазар.
— И сейчас же к нему из-за елки выбегают мохнатые волки: «Садись, Айболит, верхом, мы живо тебя…»
— Сожрем! — обрадовался Каспар.
— Да ну, он провонял лекарствами, он невкусный… — отмахнулся Мельхиор. — Не станут волки его жрать.
— И горы встают у него на пути, и он по горам начинает ползти…
— Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет! — важно заявил Каспар. — Или вообще никуда не пойдет… хррр-пс-пс-пс…
— Зубастая акула на солнышке лежит…
— Копченая рыба? — проснулся Каспар. — Люблю!
