– Митька, ну зачем?!
Голос у Темки такой, что сразу вспомнилась Рыжая башня в Южном Зубе. Митька провел рукой по стеклу, смахивая иней. Тут, в дальнем коридоре, не топили, и стоял такой холод, что изо рта вырывался пар; зато никто не помешает. Льдинки собрались в ладонь, Митька прижал их к щеке, чуть ниже раны. Зуд немножко утих.
– Есть несколько причин.
– Кто бы сомневался! – Темка метнулся в узком проходе от стены до стены, пнул деревянную панель. Митьке казалось, он слышит, как кипит в побратиме ярость, самая худшая из всех возможных – бессильная. – Создатель, ну зачем?! Дерьмо шакалье!
Митька снова поскреб стекло. За окном сквозь ранние сумерки и медленно падающие крупные хлопья снега виднелся лишь тусклый свет фонаря в руке стражника. Может, потеплеет? Не хотелось бы в дорогу в мороз отправляться. На стекле неясным силуэтом отражался сам Митька, а потом рядом возник и друг. Глядя в смутное отражение, Митька сказал:
– Тем, он мне все-таки отец. Он. Мой. Отец.
Побратим дернул плечом.
– Я понимаю, что надежды мало. Но если это поможет предотвратить новую резню в Миллреде… Не надо, Темка. Я же сказал, что понимаю. Но пусть хоть вот такая возможность, – Митька сложил пальцы щепотью, – я должен ее использовать.
Судя по Темкиному лицу, он не верил даже в самый крохотный шанс.
– И потом, это ведь мой род, значит, отвечать должен я. Мой долг и мое право – стать заложником.
– Что, нашел, как искупить?
Темка злился, и потому Митьке не хотелось оправдываться, говорить, что дело не только в том обещании на Орлиной горе. Все намного сложнее.
– Это просто какое-то идиотское самопожертвование!
– Когда ты не стал стрелять в моего отца, тоже было – идиотское?
– Да! – в запале выкрикнул Темка.
– Тогда почему тебе можно, а мне нельзя?
Побратим выругался, его отражение пропало, и Митька услышал, как тот снова пинает стены.
– Знаешь, он мне сказал тогда, ну, у вас, в Торнхэле: «Если бы княжич Артемий выстрелил, мне было бы уже все равно. Не успею всю горечь испить». Я понимаю – мятеж, война. Понимаю, что на самом деле моя жизнь ничего не стоит. Но если отец пойдет в Миллред, я ведь тоже… почти не успею. Но так надо, Темка. Если я ненавижу эту войну – я должен сделать хоть что-то. Не все же предавать.
Темка вернулся, тяжело сел на подоконник. Митька подумал, глядя на сгорбленную спину друга: нет, не верит, что князя Дина может остановить жизнь сына.
– Да не хорони ты меня раньше времени! Все, хватит. Будет как будет.
Побратим еще какое-то время молчал, стискивая кулаки так, что побелели костяшки. Потом поднял голову.
– Переночуешь сегодня у нас? Меня отпустят, я попрошу. – Он сказал спокойно, но Митька все равно вспомнил Южный Зуб и Рыжую башню.
– Конечно, раз приглашаешь.
Да и что ему делать тут, во дворце. Митька удержался, не поежился, вспомнив разговор с матерью. Хорошо, что он уже совершеннолетний. Это отряды водить рано, чужими жизнями распоряжаться, а своей – пожалуйста. Как отсчитал Создатель шестнадцать, так никто не может запретить хоть в наемники, хоть в солдаты. И в заложники – тоже.
– А вообще, у меня есть еще одна причина попасть в Роддар. Я в Ладдаре узнал. – Он положил руку на холодное стекло. За ним шел снег, совсем как тогда.
…Да, снег падал крупный хлопьями, налипал на плащ. Замело улицы, выросли сугробы и сугробики на крышах, оградах, резных навесах. Сверкали на солнце деревья, обросшие пушистой бахромой. Покровительница зимы благоволила Лодску, столице Ладдара, недаром на Моррин так повезло с погодой.
Холодный ком больно ударил в ухо, сбил шапку. Митька оглянулся: у края дороги стояли смеющиеся девушки, одна напоказ стряхивала с перчаток снег. Подбитые лисьим мехом плащи у обеих были распахнуты, из-под капюшонов выбились прядки волос (у той, что кинула снежок, – светлые, почти белые, у другой – золотисто-рыжие), и княжич невольно засмотрелся. Тур чуть усмехнулся и неторопливо поехал вперед, поглядывая на ярмарочные шатры.
Светловолосая сказала что-то рыженькой, и обе снова покатились со смеху.
– Милая барышня, ваш бросок был удивительно точен. – Митька соскочил, поднял шапку и отряхнул от снега. – Княжич Н-наш к вашим услугам, – как всегда, он чуть запнулся, представляясь чужим именем.
– Меня зовут Лина, княжич Н-наш, – передразнила светленькая.
– А меня – Вета, – улыбнулась рыженькая.
Митька окинул взглядом наряды девушек, посмотрел на стоящую неподалеку открытую коляску. В ней, накинув на колени меховую полость, дремала важная старуха. Кажется, новые знакомые звались скорее Линианой и Веталиной. А еще, кажется, он нарушил традиции Моррина.
– Эмитрий, – исправился, чуть склонив голову.
– Вы ведь приезжий? – угадала Лина.
– Совершенно верно. Мы недавно пересекли границу и только сегодня попали в Лодск.
– Княжич, наденьте шапку, а то вы будете похожи на Грея. – В глазах Лины плясали смешинки, они подрагивали и в уголках губ, отражались в жемчужных серьгах.
Митька провел ладонью по волосам, снимая налипшие снежинки.
– А кто такой Грей?
– Вы не знаете этой сказки? Вета, какой серьезный молодой княжич! Он, наверное, вообще не любит сказки.
– Обещаю полюбить, если вы мне расскажете.
– Сказки? – фыркнула Лина.
Митька смущенно развел руками.
– Ну хорошо! Когда-то давным-давно в Лодске жил юный рыцарь по имени Грей. Он был так благороден и хорош собой, что в него влюбилась сама Морра. Похитила и унесла в свой ледяной дворец. А чтобы он не рвался домой, наложила чары: замела снегом его память. Но Грей так любил свою землю, свой род и свою невесту, что горячее сердце растопило снег, и пленник все вспомнил. – Лина толкнула локтем подругу в бок и спросила: – А у вас, княжич Н-наш, есть невеста?
– Милые барышни, я так мало похож на вашего Грея, что не схож с ним и в этом. – Митька оглянулся: тур отъехал далеко. – К сожалению, мне надо спешить.
– А вы будете на королевском балу? – спросила Вета, когда княжич уже сидел в седле.
– Не знаю. Но если да, то обязательно найду вас.
Тура Митька нагнал, когда тот подъезжал к площади. Весеней с легкой насмешкой покосился на племянника, но ничего не сказал. Митька же никак не мог согнать с губ дурацкую улыбку.
На площади под звон бубнов и резкие звуки дудочек плясал медведь, вокруг носились ряженые. Княжич достал медь, бросил в протянутую шапку. В огороженном углу налетали друг на друга бойцовые петухи, их подбадривали ревом. Тут же расхваливали товар разносчики, верещали и басили зазывалы. Парил огромный самовар, вкусно пахло горячими, свежеиспеченными сахарными плюшками. Высоко над толпой виднелось прибитое к столбу колесо. К ободу что только не привесили: от новых сапог до связки баранок. Коренастый паренек как раз добрался до середины столба и выдохся. Снизу орали что-то обидное. Потом вылетела морковка, ударила неудачника по заду, и тот медленно стал съезжать.
