Конечно, не единожды пытались вырастить и привить чужую, несвойственную этим местам лозу. Прививалась и приживалась — однако полученные напитки, хоть и ничем не отличавшиеся по вкусу от оригинальных, волшебными и целительскими свойствами не обладали ни в коей мере.
Вот и здешнее баронство Шарто славилось на всё королевство своими мускатными винами. Тонкими, чарующими и мягко обволакивающими душу — в зиму нет лучшего средства от мороза телесного и душевного. Ридд и сам оценил достоинства здешнего нектара, от которого так алели щёчки красавиц, будто из вспыхнувшего тёмно-рубиновыми искрами бокала они отпивали само уснувшее южное солнце. Воистину, душа разворачивалась во всю ширь — и трусливо отступали любые морозы…
— Да, святой отче — мускат здесь просто отменный. Что ж, я передам ваши слова в нужные уши.
Ридд очень кстати закончил цедить молоко, которое сейчас кружило голову и подкашивало ноги посильнее любого вина — навалившаяся сверху усталости сытость любого быстренько усыпит и отправит под стол. Потому он скомканно распрощался со жрецом и, блаженно отдуваясь, поплёлся не к выходу, а к лестнице во внутренние покои.
Здесь-то его и перехватил всё примечавший и везде успевавший дядюшка Флетчер. Даже и странно, как он так шустро и бесшумно передвигался на своей деревяшке… крепкая рука словно куклу затащила не успевшего даже удивиться Ридда в боковой отнорок.
Хозяин заведения выслушал краткий ответ, кивнул, но что-то уж больно симптоматично и знакомо засопел.
— А сам-то ты что думаешь? — поинтересовался он. Заслышав мнение Ридда, что врёт монах, как пьяный гоблин, криво усмехнулся.
Во всём городе Шарто гоблина не сыскать ясным днём с фонарём — ни пьяного, ни трезвого. Но отставной сержант понял.
— Я тоже так думаю. Ладно, передам ответ и частное мнение, а там пусть у них голова болит…
На остатках соображения Ридд ещё подумал, что странно устроен этот мягко покачивающийся и так и норовящий уплыть в блаженное забытьё мир. Потому он напомнил озабоченному хозяину, чтоб тот озаботился самое ценное прятать в тайные места, и пошатываясь побрёл в сторону своей каморки под крышей. Пусть она оказывалась настолько маленькой и неудобной, что даже прижимистый дядюшка Флетчер не отваживался сдавать её постояльцам рангом посолиднее, самого Ридда она устраивала.
Но если бы кто вздумал сейчас вздумал проследить за этим так и норовящим уснуть на ходу человеком, то оказался бы крепко удивлён. Потому что в коридоре третьего этажа походка Ридда вдруг потеряла своё сонное подволакивание. Бесшумно, словно крадущийся в подлеске лесной кот, тот проскользнул в торец коридора и открыл незакрытое ставнями по случаю летнего времени окно. Очевидно, запоры и петли были заботливо смазаны и пригнаны — человек без единого звука поднял створку и выскользнул наружу, на давно присмотренный на всякий случай каменный бортик.
— Нет, положительно, сегодняшняя ночь в Шарто может оказаться вредной для моего здоровья, — Ридд поморщился от одного только воспоминания, как сыпануло ему по спине жаром, когда он только что обнаружил, что тайные знаки у двери нарушены. А значит, в его отсутствие в треугольной комнатушке, втиснувшейся меж трубой очага и скатом крыши, кто-то побывал. И уж явно не дядюшка Флетчер — тот предупредил бы, уж не один год знакомы.
В принципе, глаза можно было и не открывать — спустившаяся ночь оказалась очень кстати почти безлунной. Серебристо-жемчужная Бель ещё не взошла, а маленькая и рыжая Соль сейчас светила низко и с другой стороны здания. Но Ридд не зря в своё время отработал этот маршрут до такой степени, что сейчас спускался просто на памяти тела. На соразмеренных и запомненных движениях, когда скользнувшая вниз нога привычно встречает выступ кладки, а протянутая в сторону рука — вроде бы по недосмотру строителей чуть торчащий наружу конец балки.
И уже внизу, на заднем дворике, Ридд осмотрелся, чутко прислушиваясь сквозь доносившийся из трапезной залы шум и гомон.
— Привет! Не спишь, волчара? — улыбнулся он маленькому и лохматому псу.
Из будки лениво высунулся Трезор, которого называть волком было всё равно, что домашнего котёнка тигром. Но вот лаял он звонко и почти всегда по делу, за что и получил пристанище на задворках постоялого двора, а порой даже и объедки со стола. С шумом принюхавшись к давно и напрочь знакомому Ридду, пёс неодобрительно фыркнул на застрявшие в ткани запахи гномских подземелий и обиженно потёр лапой морду. А затем блаженно, с подвыванием потянулся и с наслаждением принялся чесать задней лапой где-то в мохнатом, как и весь он сам, загривке.
— Чужих нет? — вполголоса поинтересовался Ридд.
Пёс с намёком ткнулся влажным тёплым носом в ладонь, и парень тут же хлопнул себя по лбу. Припасённая с ужина корка хлеба немедля оставила своё пристанище в кармане и сразу нашла весьма восторженный и даже жаркий приют в брюхе вечно полуголодного пса. Уж дядюшка Флетчер не понаслышке знал иные принципы — сторож должен быть злым и всегда настороже… в тихом, утробном ворчании Ридд не услыхал зловещих или даже сердитых ноток.
Странно — но кто же в комнате шалил? Выходит, у дядюшки Флетчера в обслуге крысятничает кто-то? Вот уж не обрадуется он таковой новости… с такими мыслями Ридд пересилил свои страхи и выскользнул из задворков на улицу.
С наступлением темноты город хоть и не вымирал подобно кучке жмущихся друг к дружке сельских хат, но всё же обезлюдевал изрядно. На перекрёстках и у входов горели масляные светильники, прикрытые ответра и дождя матовыми стеклянными колпаками. Иногда попадались запоздалые, спешащие по своим делам прохожие.
Зря, пожалуй — хотя ночь и только-только пришла, но дневная духота отступала даже здесь, в муравейнике большого каменного города. По ногам так и вовсе покалывало ледяными иголочками — то от реки наплывал холодный поток воздуха.
К воротам Ридд не пошёл. Не потому, что не доверял Питту, а потому что уж больно ему не понравилась нагловатая харя одного новобранца. Как пить дать, стукнет. А подставлять друга не хотелось, тем более из одной лишь мнительности или каприза…
Верёвка с через равные промежутки узлами почти бесшумно размоталась и улетела вниз, в разлитую под стеной непроглядную темноту. Здесь, возле старой башни, стену стерегли больше для проформы — уж здешняя высота почти в полсотни шагов не уступала, по слухам, даже и столичным в Нахтигейле.
— Хоп! — внизу Ридд легонько хлопнул по натёртому особым составом и потому слабо светящемуся кончику верёвки.
Повинуясь нехитрому наложенному заклятью, та проворно уползла вверх, сворачиваясь кольцами и тихо шурша. А утром Ридд войдёт в город открыто и нагло, как обычный добропорядочный горожанин, с вечера припозднившийся и по той причине заночевавший где-нибудь в деревне или в одном из фортов, стоящих возле двух имеющихся в баронстве каменных, а по той причине нуждающихся в присмотре мостов.
