— Что, — спросил он с растущим негодованием, — смиряться?
— Исправлять, — сказал я наставительно, — потихоньку, чтобы не сломать. Потому, Сиг, я тебя люблю, ценю и восторгаюсь твоей святостью, но понимаю отцов Храма, что держат тебя вдали от людей.
— Сэр Ричард?
— Ты их убьешь, — пояснил я, — за их пороки, либо они тебя убьют. Нет, сперва ты перебьешь массы этих грешников в праведном гневе, потом они тебя убьют… когда ужаснешься и засомневаешься в праведности свершенного.
Он вскрикнул, словно раненный в самое сердце:
— Но разве путь праведности не праведный?
— Праведный, — заверил я, — даже слишком праведный. Но неправедным людям нельзя вот так сразу ввести сухой закон, велеть прекратить блуд с женой соседа, запретить кричать на жену и собаку… Грех из человека нужно выдавливать постепенно! Даже в монастырях это делается мягко и терпеливо, а ты хотел бы все человечество сразу очистить?
Он вскинул голову и прямо взглянул мне в глаза.
— Вы о Маркусе?
Я чуть опешил от неожиданного поворота, у Сигизмунда очень серьезное лицо и строгие вопрошающие глаза, он даже дыхание чуть задержал, а взгляд стал острее.
— Хорошо, — ответил я, — что ты о нем заговорил. Как ты относишься… Хотя, боюсь, уже знаю. По-твоему, это кара? За все грехи людские?
Он ответил твердо и без колебаний:
— Да. В откровении Адама сказано, что первый раз Господь истребит нечестивых водой, а второй раз огнем. Потому Адам оставил две стелы с законами…
— Одну на камне, — прервал я, — на случай потопа, вторую на глине, что в огне станет только крепче. Знаем, Сиг, проходили. Не знаю, говорить ли тебе, что Творец и в первый раз давал людям шанс опомниться? Думаю, ты это и сам знаешь. И сейчас нам дан такой же шанс. Если сумеем спасти человечество, значит, уже повзрослели и выдержали испытание.
— А если нет, — проговорил он мрачно, — начинать все сначала? Но ведь с Ноя началось человечество намного более совершенное, чем было?
— Если бы Ной, — ответил я, — вместо того, чтобы строить ковчег для себя лично и семьи, прошелся по городам и пламенно призывал бы опомниться… кто знает, не опомнились бы? Вот тот народ, опомнившийся, был бы точно в сто тысяч раз ценнее того, что потом начался от Ноя. Творцу ценнее раскаявшиеся блудницы, помнишь? А это было бы целое человечество раскаявшихся блудниц!.. Ладно, Сиг, был рад с тобой повидаться… Меня послал к тебе аббат монастыря Истины. Он думает, что ты сможешь помочь защитить их обитель от сил Тьмы, что уже почти пробились снизу. Но если ты считаешь, что миру предназначено погибнуть по воле Создателя…
Я поднялся, он тоже встал, сильный и красивый, могучий размах плеч и гордая посадка головы, только в глазах горькое выражение.
— Уходите, сэр Ричард?.. И что вы решили?
— Что тебе лучше оставаться здесь, — ответил я честно. — Ты опасен, Сигизмунд. Серьезно опасен. Когда Авраам умолял Всевышнего пощадить жителей Содома, он сказал: «Если Ты хочешь правосудия, мир не может существовать, а если Ты хочешь, чтобы мир существовал, правосудие не может существовать. Мир не выдержит Твоего суда».
Он нахмурился.
— Что это значит?
— Все грешны, — ответил я терпеливо. — И вытаскивать из греха нужно всю жизнь, как из топкого болота. А доверь тебе, ты потянешь с такой силой, что оторвешь голову!
— Я никого не тяну, — сказал он с отчаянием. — Я дерусь с демонами! Не даю им выйти из их норы в мир!
— Сколько бы я ни убил демонов, — ответил я, — их меньше не становится, сам знаешь. Но когда на бой веду армию…
Он проговорил сдавленным голосом:
— Армию грешников!
— Да, — согласился я, вспомнив, что в моей армии есть алхимики, маги, ведьмы и даже тролли. — Нечистая сила в чистых руках абсолютно непобедима.
— Но служит ли она Господу? — спросил он резко.
— Спроси отцов Храма, — посоветовал я.
Он посмотрел на меня исподлобья.
— Думаете, я не задавал им подобные вопросы?
— Уверен, их ответ тебе не понравился, — сказал я мягко. — Но их, надеюсь, не заподозрил в связях с дьяволом? Или все-таки заподозрил?.. Ох, Сиг, что ты с собой делаешь…
Он ответил с силой:
— Я не сдаюсь! Я не уступаю греху.
— Не уступай, — сказал я тихо, — но от других не требуй, чтобы и они тоже… Не все такие чистые, не все такие сильные. Иначе тебе придется жить в пустыне…
— Но великие аскеты жили?
— И чего добились? — спросил я. — Улучшили жизнь хоть одному человеку? Спасли хоть одного ребенка?
— Их подвиг не мог быть напрасным, — возразил он.
— Значит, — сказал я, — ты поверил словам некоторых ригористов Храма, что Маркус — это карающий меч Всевышнего? Грешное человечество должно погибнуть, а святые отцы дадут начало новому человечеству, подобно Ною с его семьей?
— При чем здесь ригористы, — отрезал он. — Я сам так считаю!
— Да, — согласился я, — конечно. Думаю, даже настоятель монастыря Истины для тебя небезупречен, не так?
Он стиснул челюсти.
— Все грешны, сэр Ричард!
— Однако…
Он прервал с яростью:
— Однако есть границы! И ваши границы, как понимаю, очень даже зыбкие, что пропускают много греха и несправедливости. Отец Бенедарий грешен, но он рядом с вами ангел!
— Ну да, — пробормотал я, — как Ной рядом с Мафусаилом или Енохом явный грешник, но среди остального человечества праведник… Ладно, я возвращаюсь. Но ты сказал, что знаешь, откуда демоны выходят?
— Да, — ответил он, — но они ее охраняют…
— Показывай, — ответил я.
Несмотря на размолвку, что проложила между нами трещину, он просиял, как ребенок, которому дали большую сладкую конфету.
— Правда? Пойдем вместе?
— Да, — ответил я, — ты можешь тоже. Что делать, надо дать и тебе подраться.
Он засмеялся счастливо.
— Сэр Ричард! Там их столько, даже вам не одолеть!
— Тогда зачем…
— Проредим их стаю, — сказал он. — Когда их мало, держатся в той долине. Когда больше, выходят за пределы. Только тогда я их и настигаю. По одному — по два. Иначе не успеваю со святой водой.
— Нас двое, — сообщил я, — значит, мы сильнее впятеро… не так ли?
Он воскликнул:
— Как скажете, сэр Ричард!.. Ударим, как в старые времена!
Я засмеялся, это хорошо звучит, когда почти мальчишка вспоминает о старых временах, словно древний дед.
— Тогда не будем медлить, — сказал я. — У меня вообще-то времени в обрез…
Он перекрестился.
— Да, сэр Ричард. Хотя скоро все равно Творец начнет все сначала…
Я смолчал, сердце уже и так переполняла горечь, я чувствую, как поднимается по горлу. Сигизмунд, самая чистая душа в мире, самый что ни есть праведник…
