Едва вскочив на ноги, Избор саданул кормщика по затылку.
— Вверх, крыса корабельная! Вверх! Нам теперь не князь, нам теперь Бог защитник!
Словно пузырь из болота корабль подскочил, задев бортом римский корабль. Остроголовые на веревках остались внизу, предоставленные своей судьбе, а стоявшие у ворота повалились на палубу. Избор не дал им подняться, всадив в каждого по стреле. К такому повороту остроголовые оказались не готовы, но сказалась выучка. Убитые остались на месте, раненый уполз за ворот и шерудил там от боли ногами, а на палубу выскочил с десяток остроголовых. Каждый из них нес здоровенный щит, прикрывавший его почти целиком. Кто-то скомандовал, и они сомкнулись, превратившись в маленькую подвижную крепость, еще со времен Цезаря называемой в римских войсках «черепахой». На миг раздвинув щиты они бросили кроткие копья. Гаврила зарычал, нагнетая в себя боевую злость, и бросился к борту, но Избор опередил его.
— Вниз, на сажень — скомандовал он. На этот раз кормщик выполнил все без запинки. Копья пролетели над палубой и канули во дворе княжеского терема.
— Вдоль борта! Прилипни к ним! Не давай им уйти.
Кормщик уже понял, что задумал Избор и, спустившись на сажень ниже, скользнул вдоль борта. Избор рубанул по первой веревке и снизу раздался злобно-отчаянный вопль. Гаврила и Добрый Шкелет подскочили к борту, замолотили мечами. Веревки лопались как струны, и за каждым певучим звуком раздавался человеческий крик. Римляне попытались оторваться от них, но кормщик ершом крутившийся у бортов успевал упредить их движения.
Сверху перестали бросать копья и начали забрасывать их крюками на веревках.
Первые три крюка Исин обрубил, но остроголовые и не рассчитывали ими остановить их корабль. Им нужно было только задержать их, чуть-чуть притянуть к себе, что бы забросить солидные крюки на цепях. Едва им удалось это, как в борта корабля стали впиваться якоря на цепях. Исин рубанул раз, другой, но хазарская сабля только высекла искры. Пока он недоумевал, наверху заскрипело — остроголовые споро крутили ворот. Дело у них шло бойко — корабли на глазах сближались. С нависающего борта скалились озверевшие морды. Их там было не меньше полутора десятков.
Избор отвлекся. Справа застучало по дереву, полетели щепки. Шкелет, разобравшись что к чему, вырубал якоря из бортов.
— Молодец! — заорал Избор — Наш якорь готовь!
Он уже почувствовал близость победы. Пока это был только замысел, но уж больно он был хорош! Настолько, что просто не мог не удастся. Избор готовился проделать с остроголовыми ту же штуку, что они проделали с ним.
Черепаха построенная остроголовыми неловко бегала по палубе не решаясь разделиться — стрелы Избора были слишком метки. Они находили щели между щитами, клюя кого в панцирь, кого в живое тело. А седобородый и вправду оказался кормщиком. Он спрятался за мачтой и оттуда командовал острогловыми. Избор послал в него три стрелы, но тот, словно заговоренный ускользал от них. Как ни был лаком этот кусок, ему пришлось от него отказаться. Избор пожалел на старца четвертой стрелы.
— Сам помрет — в азарте схватки подумал Избор и занялся молодыми, что еще сидели в «черепахе». Он не давал ей расползтись, думая только о том, что будет делать, когда стрелы кончатся. Гостеприимство Круторога не простиралось так далеко, что бы снабжать гостей стрелами с избытком. Довольствоваться пришлось той тулой, что Исин нашел на корабле. Лук был княжеский, и стрелы были княжеские, с красными перьями. Об этом наверняка знали все дружинники и после сегодняшнего побоища славы у князя должно прибавиться.
Его ожиданий старик не оправдал. Он не только не умер, но даже сам попытался погубить их. Поняв чего хочет Избор он бросился спасать корабль. Выставив вперед руки, он побежал навстречу, едва Избор отвлекся, что бы крикнуть Гавриле.
— Бросай!
Тот, подхватив маленький трехлапый якорь, забросил его наверх, на выступающее с носа римского корабля бревно. Канат дважды обернулся вокруг него, и остро заточенные лапы с отчетливым треском впились в дерево.
Старик почуяв опасность ловко, словно юноша перепрыгнул через «черепаху» и побежал на нос. «Вжик» — сказал Изборов лук и послал ему на встречу смерть. Они мчались навстречу друг другу, но случилось чудо — они не встретились. Вместо того, что бы ударить его в грудь она скользнула над левым плечом и унеслась в небо. Вторая и третья тоже не пожелали убить старика, променяв его грудь на щиты остроголовых. Уже чуя неладное Избор потянулся за четвертой, но пальцы его напрасно щипали воздух над плечом. Стрел уже не было, а старец с недоуменной улыбкой — он и сам удивлялся, что жив — бежал к якорю.
Избор присел, шаря руками по палубе в надежде найти что-нибудь тяжелое, и тут за его спиной раздалось.
— Йэх!
Над его головой прокатилась волна тошнотворной вони. Скомкав кафтан в большой и смрадный комок, Гаврила метнул его в старика. Роняя капли и кусочки дерьма он понесся с палубы на палубу. У старца хватило мудрости, что бы понять, что это к нему приближается. Его колдовство наверняка отбросило бы этот комок так же легко, как и стрелы, но чувство брезгливости помимо воли заставило его сделать шаг в сторону. Это было опрометчиво — старец уже зашел слишком далеко. На глазах Избора лицо его изменилось, когда он не нашел под ногой бревна. Он замахал руками, стараясь удержаться за воздух, закричал — Избор уловил несколько знакомых сарацинских проклятий — но гавриловы портки зацепившись за руку увлекли его вниз, на башню, туда, где остроголовые продолжали резаться с журавлевскими дружинниками.
Избор проводил его взглядом и сбросил следом якорный канат. Гаврила — голый и грязный — нависая над бортом прокричал.
— Держи, князь. Это тебе вместо шапки невидимки и сапог-скороходов. Пользуйся… Прощай!
