Мордайкен опустил в котелок половник и, зачерпнув варево, вытащил его в полумрак. Он был совершенно один, словно в далеком детстве, когда задумывал сделать какую-нибудь большую глупость.
— Карты поменяли руки, — пробормотал барон и поднес половник к губам.
В последний момент его охватили сомнения.
Что ты делаешь, Мордайкен? Ты… собираешься проглотить двух из Трех Матерей? Ты уверен в себе? Не пожалеешь ли потом об этом?
Ему показалось, что он чуть ли не слышит голос деда. Пора с этим кончать. Надо, чтобы голос умолк. Давно следовало прекратить то, чтобы последнему Мордайкену кто-то советовал, что делать, а что нет. Надо…
Закрыв глаза, он сделал первый глоток.
Вкус оказался довольно странным. Приятным его нельзя было назвать.
Но это еще не самое плохое.
Около полуночи королева покинула дворец.
Она внезапно проснулась и странным стеснительным движением прикрыла свои груди покрывалом. Широко открытыми глазами Ее Величество всматривалась в темноту, потом встала, босиком пересекла комнату и подошла к двери. Наступил финальный момент. Смерть снова была на свободе. Она это чувствовала еще днем, но теперь была в этом уверена. Наступило время для торговли.
Королева вышла из своих апартаментов. Если бы кто-нибудь оказался в этот час в коридорах дворца Броад-ин-Гхам, то он мог бы увидеть, как она, обнажившись, словно сомнамбула спускается по широким мраморным лестницам, как ее тень скользит по стенам, а Астория настойчиво продолжает продвигаться вперед к известной только ей цели.
Она вышла на главный двор. Увидев ее, королевские гвардейцы, эльфы, занятые игрой в кости, встали и подготовились к приветствию.
— Ваше Величество!
Королева внимательно посмотрела на них.
— Мне нужен фиакр, — сказала она.
Астория знала, где находится Смерть.
— Фиакр? Но, может быть, Ваше Величество найдет время, чтобы одеться, или…
— Фиакр.
Комендант гвардейцев повернулся к своим подчиненным и подал им знак исполнить приказание. Эльф снял длинную голубую накидку и набросил ее на плечи королеве. Она позволила это сделать, выказав легким знаком свою признательность.
Почти тут же подали фиакр, запряженный парой белых лошадей. Открылась дверца, и Ее Величество уселась в карету.
— В Колумбинский лес! — приказала она кучеру.
Без рассуждении возница хлестнул лошадей, и экипаж тронулся.
Путь был не слишком долгим. Им предстояло ехать не более четверти часа. Несколько раз кучер поворачивался и смотрел на свою владычицу.
— Секретная миссия, а?
— Замолчи и занимайся своим делом.
— Хорошо, Ваше Величество.
В конце концов экипаж остановился перед главным входом в парк: две огромные створки из кованого железа, за которыми можно было разглядеть застывшую в бронзе фигуру покойного мужа королевы. Дальше, в глубине мрака из клубов тумана поднимались в мертвом величии другие металлические монстры. Астория повела плечами.
— Парк в этот час закрыт, — заметил кучер.
— Закрыт?
— Я хочу сказать, что по расписанию парк открывается… э-э-э-э…
— Да.
— Хе, хе. Очень хорошо, Ваше Величество.
Возница снял шляпу, чтобы привести в порядок свои волосы. Королева совершенно неподвижно стояла перед воротами.
— Мне… э-э-э-э… подождать, Ваше Величество?
— Нет, — не поворачиваясь ответила королева. — Поезжай.
— Ваше Величество хочет остаться одна. Понимаю.
Кучер развернул лошадей, и экипаж медленно тронулся с места. Он не знал, хорошо ли сделал, оставив королеву одну в полураздетом виде, но, в конце концов, приказ есть приказ, а он достаточно начитался газет, чтобы понимать, что в последнее время все идет не так, как обычно. Ее Величество хочет собраться с мыслями, подумал кучер. Наедине со статуей своего мужа. Ну и ладно, это ее проблемы. И все равно очень удивительно. Я знал, что она всегда была непредсказуема.
Как только экипаж пропал из виду, королева подошла к решетке и положила руку на замок. Через несколько секунд тот начал мерцать красным светом и плавиться как воск. Медленно закапали тяжелые струи железной жидкости. Ее Величество, казалось, так ничего и не почувствовала. Когда весь замок превратился в лужицу, она нажала на калитку двумя сжатыми кулаками, и та со скрипом открылась.
Королева вошла внутрь и начала рассматривать статую.
Профан Гайоскин.
Он был установлен в изящно отделанном портике, у подножья которого изобразили весело резвящихся бронзовых маленьких зверьков: кроликов, белок и ежиков. Освещенное поставленными рядом фонарями лицо статуи имело совершенно идиотское выражение. Астория попробовала припомнить, кто распорядился поставить это ужасное изваяние. Может быть, это сделала и она сама. В конце концов, она и есть Величество.
Но было здесь и нечто большее, чем простая сельская статуя, напоминающая о давно забытых деяниях. Если приглядеться пристальней, то можно заметить, что портик выкован совсем из другого металла, чем все остальное. Это не бронза. И никакое не железо. Нечто более древнее, такое, что излучает пагубную энергию и вызывает в памяти наиболее болезненные воспоминания.
Дверь! Дверь в Ад.
Королева положила руку на голову кролика и повернула ее. С боку портика был замок. Маленький зловредный запор.
Ее Величество сжала кулаки. Как эти три замарашки осмелились конфисковать ключ? Ключ от Нижних миров. Теперь постоянные призывы стали слышней, чем обычно. Настало вполне подходящее время для…
— Вы что-то потеряли? — послышался голос.
Королева испуганно подпрыгнула.
Ее муж, точнее, его статуя сделала жест. Что-то слегка сверкало у памятника в руках. Астория на шаг отступила.
Вот оно, подумала королева. Это все проделки Смерти.
— Покажись, — сказала Ее Величество.
— Но я же здесь, — ответил голос. — Вот он я. Разве ты меня не видишь?
Статуя Профана Гайоскина слегка поклонилась.
— Твой обожаемый супруг.
— Вот оно как.
— Твой супруг, — продолжала статуя. — Погибший в результате несчастного случая на охоте. Ах, ах, когда я думаю об этом, то верю, что ты действительно хороша: посмотри на того, кого убила.
— Сейчас не это главное, — ответила королева.
— А мне все равно хочется об этом поговорить, — возразила статуя. — Я мертв. Но это, в конце концов, не так уж и важно. Во всяком случае, я очень доволен, что ты не слишком-то изменилась со времени нашей последней встречи. Все тот же неумеренный вкус к беспорядку и самоуничтожению.
