— Ну и ладно. Со мной, так со мной. И говорить больше не будем. Пойду ноги лечить.
Но старуха неожиданно заартачилась.
— Ладное ли мелешь, сам посуди? — Разворчалась она. — Сейчас я развалюсь голоногая перед молодым парнем вальком.
— Волхв я, не парень.
И слышать не хотела.
— Хорошо бы ноги, как ноги. А то от ног одно название осталось.
Ее ворчанию скорого конца не виделось и Радогор, теряя терпение, поднял ладнь.
— А ты, матушка, сюда взгляни.
Еще и пальцем указал, куда смотреть надо.
Влада тонко хихикнула, глядя на то, как старая ведунья, не сопротивляясь и глядя остановившимся взглядом в ладонь, медленно клонится на лавку.
— Давно бы так. — Одобрила Влада и снова хихикнула. — Не все мне одной на твою ладошку глаза пялить.
— Рядом хочешь. — Заинтересованно спросил Радогор у нее, с готовностью поднимая руку с раскрытой ладонью. — Места хватит. Утром подниму… если вспомню.
Умолкла, даже рот зажала ладонью, чтобы не искушать себя. А вдруг и правда рядом уложит. С него станется. На что доброе, не допросишься, а это одним махом устроит.
Но ему было не до нее.
Разогрел ладони, потерев их одна о другую, и решительным движение, и лицом не дрогнул, загнул подол изрядно поношенного и нелепого платья. Под ним оказалось еще одно. Поднимал юбку за юбкой, как капустные листья обдирал.
Княжне, которая не сводила глаз с него, пришла в голову скоромная мысль и она, не утерпев, снова хихикнула. И тут же захлопнула рот ладошкой. Но получилось у нее это плохо и она, как стояла, так и повалилась на него, давясь от смеха.
— Чему развеселилась. — Смотрит сердито. И говорит строго. — Спать захотелось?
С трудом уняла смех и, словно извиняясь, выговорила, давясь словами от смеха.
— Потрудился бы ты надо мной, Радо, будь на мне не портки Неждановы и рубаха изодранная, а наряд мой полный княжеский. Упрел бы, пока до нужного добрался. — И стрельнула в него шальным взглядом, млея от воспоминаний.
— Тише ты, не спи т. А портков на тебе я не видел. Сама из них вылезла.
Мог бы и не говорить. Если бы не сама, так до сих пор бы не дождалась.
Его руки от ступней потянулись выше. К распухшим. С синими, скрученными в тугие узлы, жилами, голяшкам. И Влада смахнула пот с его лица. Но он и не заметил этого. Ладони палило немилосердным жаром, а он все продолжал водить ладонями по старухиным ногам то едва касаясь их, то с силой сжимая их в ладонях с такой силой, что княжне казалось, еще немного и кости хрустнут в его руках и брызнут в разные стороны.
Княжна сменила уже не одну лучину в светце, бросая в воду огарки, а он все трудился, сдувая пот с лица. Догорала уже четвертая или пятая лучина когда он, облегченно вздохнув, опустил все юбки и упрятал под них порозовевшие ноги. И легко коснулся ладонью лба.
— Просыпайся, матушка.
— А меня так щелкал ладошкой. — Влада обидчиво поджала губы.
— В другой раз и вовсе стукну, чтобы не мешала, не лезла под руку, когда не просят. — Ответил, не оборачиваясь он. И на всякий случай отодвинулся от старухиной руки на безопасное расстояние.
И вовремя. Выпрямилась Копытиха, спустила ноги с лавки и отряхнула юбки.
— Ты что творил со мной, охальник ты этакий? Не успела и глазом повести на твою бесстыжую руку, как ровно раскисла вся. Не рукой пошевелить, не ногой… И слышу, а как мертвая.
— Ты ногой, пошевели, бабушка, вместо того, чтобы браниться. — Улыбнулся он. Ее брань он пропустил мимо ушей, не принимая всерьез. — а лучше попрыгай.
— Ему что в лоб, что по лбу. — Расхохоталась Влада, глядя на старухино потерянное лицо. — Это он еще милостиво. Предупредил.
И подала Копытихе руку, помогая встать. Но та, оттолкнув ее руку, сама сползла с лавки и утвердилась на ногах. Склонила голову на бок, будто прислушиваясь к чему то, Дошла до порога и вернулась обратно.
— Полегчало ли? Или снова начнешь браниться?
Можно было не спрашивать. По глазам было видно, что легче стало ее, изношенным за долгий век, ногам.
— Утром посмотрим. — не очень любезно ответила она. И скосив глаза на Владу, ехидно спросила. — Все высмотрел? Или для другого раза что оставил?
Пришлось честно признаться.
— Только до коленок добрался. Выше не полез. Княжна рядом, над душой стояла. Все руки отхлестала мне, девичью честь оберегая.
— И поделом тебе. Не лезь под юбку… при людно.
Княжна, не выдержав, расхохоталась громко и заливисто, представив руку Радогора под бабкиной юбкой, и без сил повалилась на лавку, давясь от смеха. Бабка, угадав ее мысли, тоже улыбнулась.
— А не все тебе одной, озорница. И другим охота. — Со смехом выговорила она, чем развеселила княжну еще больше.
— От девок — поганок едва увела, так здесь на разлучницу натакалась. — Зашлась в смехе и чуть не скатилась с лавки.
— Открывай рот шире, так и не то еще будет.
И проплыла утицей по скрипучим половицам, улыбаясь.
Улыбнулся и Радогор.
— Я тебе травок для ног наставлю. И питье приготовлю. А там и бегом забегаешь.
Отбегала я уже свое, Радогор. — С тихой грустью, ответила ему Копыьиха. А глазах ее появилась тоска. — Мне бы доползать сколько отпущено.
— Добегаешь, не доползаешь, матушка. Зима не завтра придет. — Его глаза повеселели и он, широко раскинув руки, сказал. — хорошо у тебя здесь, матушка. Уезжать не хочется.
Потянул княжну за руку и подтолкнул ее к выходу.
— Хороших тебе снов, матушка.
Вран открыл сонные глаза, прислушиваясь к их разговору и перебрался по столу ближе к лавке. Раскрыл крылья, распушив перья и снова закрыл глаза, решив остаться на ночь в избе с бабкой.
Устраиваясь на ночь на просторной копне душистого сена, Влада неожиданно привстала и повернулась к нему всем телом.
— Радо, а ты почему про зиму заговорил?
— Плохо у нее с ногами, лада. — Не стал лукавить Радогор. — Как ходит и см не знаю. У не уже и ступни синеют, пятна черные местами пошли. И кровь по жилам плохо расходится. Застаивается, как вода в забытом колодце.
— А она знает? — Влада спросила, не скрывая жалости к одинокой старухе, и повернулась к избе.
— Ведунья! И не из плохих. Потому и ног мне не хотела показывать, чтобы не жалели. — С грустью произнес он. — нельзя нам с утра уходить. Сначала боль заговорю, а там и пойдем. Пусть хоть от нее не мается.
И хитро прищурился.
— Не боишься, Ладушка, что лешие со всей округи сбегутся на твою красоту поглядеть?
Охнула, закрылась руками и закрутилась на копне, оглядываясь на темный лес.
— Не увидишь. — Продолжал посмеиваться Радогор. — Стоит коряжина, ветки разбросала, руки, как сучья торчат, и только глаза горят. Высмотрят все, а мне что останется?
