— Я не собираюсь умирать, Эри. Не теперь, когда ты вернул меня к жизни.
— Хорошо, — Кар видел, с каким трудом Эриан улыбнулся. — Будь осторожен.
— Ты тоже. Пусть тебя везде окружают лучники, и научи их смотреть больше вверх, чем по сторонам.
— Прощай, брат.
— До встречи.
Материнские поцелуи еще горели на лице Кара, когда ледяное дыхание высот остудило его, гоня остатки сонливости. Он все же отдохнул в замке: не желая слышать ни о какой спешке, дама Истрия наотрез отказалась отпускать его без сна и плотного обеда. Понимая, как долго и безнадежно мать ждала встречи, Кар не спорил, хотя внутренний голос отчаянно торопил его. Время уходило, словно кровь очередной жертвы магов, и каждая капля, добавляя им Силу, отнимала надежду у Империи.
Возмещая потерянное время, Кар и грифон летели всю ночь и день до самого заката. Быстрая трапеза — немолодой лось на свою беду вздумал напиться из реки, берег которой выбрал для спуска грифон, — краткий отдых, и снова в путь, наперегонки с судьбой, что умеют предрекать Сильные, с проклятием, что волею отца Кар должен принести в Империю. Могучие крылья рассекали воздух, белеющие сугробами яблоневого цвета владения Эриана проносились внизу. Злачные пастбища жизни, крови, Силы. Предмет многовековых вожделений горстки магов, утративших способность к изменениям. Каждый час пути казался месяцем, день — годом.
Горы уже вставали навстречу, и ветер, обдувавший перья и волосы, нес память о тепле Долины, когда нежданный всплеск тревоги оборвал полет. Грифон раскинул крылья, замедляя движение. Слитый воедино взгляд человека и зверя устремился вниз.
Ничем непримечательное селение, каких в Империи много — разномастные ряды домов, мельница над рекой, — дышало покоем. Полуденное солнце ласково блестело на крышах, отражалось от воды. Небольшая часовня с тонкими шпилями башенок с высоты казалась игрушечной. У дороги, что серой лентой разрезала вспаханные поля и уходила к югу, темнела кузня. Заросли рябин окружали ее цветущей стеной. Мирная картина… Если бы знакомое веяние Силы не предвещало беду.
«Они были здесь, — уверенно сказал грифон. — Но сейчас их нет».
«Спускайся, Ветер. Осторожно».
Ветер безмолвной тенью устремился к селению. Кар оглядывал каждый дом, ища признаки жизни — тщетно. Не брели с полей усталые мужчины, не стрекотали у реки обремененные кувшинами девицы, не резвились на солнце беспечные дети. Не темнели над крышами струйки дыма, и мерные удары кузнечного молота не оглашали округу. Лишь собачий лай да голодные крики запертого скота нарушали тишину.
Собаки взлаяли громче, когда грифон сел на гладкую от бесчисленных следов ног, копыт и колес дорогу. Кар соскользнул с его спины.
«Подожди меня, — попросил он, — я должен увидеть».
Ветер промолчал — верный знак, что опасаться нечего. Толкнув ногой запертую калитку, так, что щеколда слетела и закачалась на одном гвозде, Кар вошел во двор ближайшего дома.
Лохматый щенок зашелся лаем. Цепь едва ли не толще самой собаки натянулась, удерживая грозного стража от нападения.
— Успокойся, — произнес Кар, чуть коснувшись его магией.
Щенок затих. Кар миновал его, исходящего тоской и страхом перед неведомым. Прошел к дому.
Хозяева были там. Кар ощущал их с улицы и увидел, войдя: мужчину и женщину, полуодетых, с бессмысленными лицами, рядом на постели пару мальчишек-близнецов лет четырех, младенца у женской груди. Старика в углу на лавке. Все живые или, по крайней мере, дышащие, но смысла в них осталось не больше, чем в холодной печи или расставленных вдоль стен ларях.
Отстраненно, как истинный маг, Кар вгляделся в опустевшие души. Заклятие, связавшее их, по форме и по сути отличалась от тех, что применялись обыкновенно к рабам — так работа камнетеса разнится с искусством ювелира. Серая хмарь, без той радостной покорности, с какой Раката отдавала Кару свое тело, без спокойствия, охватившего Тагрию. Если маги вернутся, скованные заклятием выполнят любой их приказ; потом опять замрут, как безвольные тряпичные куклы, до нового волеизъявления господ.
— Слушай меня, — произнес Кар, наклоняясь и глядя в пустые глаза женщины. — Ты сейчас встанешь. Накормишь детей, мужа и старика. Поешь сама. Ты меня понимаешь?
Даже проблеска разума не мелькнуло в ее глазах, но женщина — или, скорее, девушка, чья красота угасла прежде молодости, послушно встала. Движения ее были размеренны и неторопливы, когда скованная заклятием принялась выполнять волю мага.
Минуту Кар смотрел, мучимый жалостью и виной. Затем развернулся и покинул душные стены крестьянского дома.
Щенок тихо скулил, дрожа всем телом. Кар расстегнул на нем ошейник.
— Беги, дружок. Пришло время заботиться о себе самому.
И ушел, оставив пса одиноко сидеть перед хозяйской дверью.
Освободить одного, двух, полсотни, пока не иссякнет Сила — и потерять даже слабую надежду победить Сильнейшего? Нет. Кар остановился в двух шагах от грифона. Сила. Заклятия такой мощи, предназначенные распространяться, захватывая все больше людей, не действуют сами по себе. Издавна маги применяли серебро, чтобы сберегать Силу и золото — чтобы хранить вложенное заклятие, раз за разом усиливая его, а затем выпустить, и магия, напитанная десятками, сотнями касаний магических рук, получившая Силу многих чаш крови, потечет, выполняя работу множества Сильных. Надо лишь правильно подготовить золото. В Долине магов над ним трудились девять столетий.
Кузнеца Кар нашел в таком же виде — полуголого, сидящего на краю постели. Заклятие пришло с первым светом, так что люди успели проснуться, но встать уже не захотели. Подняв кузнеца, Кар велел разжигать горн. Отыскал в хозяйстве бедолаги крепкий холщевый мешок и отправился собирать золото.
Найти его не представляло труда. Небольшие, с пол-ладони, аккуратные слитки горели Силой, как маленькие костерки посреди травы. Их ценность в сотни раз превышала стоимость золота, если бы только Кар мог использовать Силу заклятий не по назначению. Увы, золотой слиток — не чаша с кровью. Он служит лишь целям своего создателя да тех, кто не скупился порция за порцией вливать в него Силу.
Подобрав четвертый по счету слиток, Кар остановился. Он видел заклятие — внутреннему взору оно представлялось серым туманом, что расползался во все стороны от селения, видел темные пятна скованных сознаний, золотые огоньки слитков. Но лишь сейчас заметил, что где-то в центре селения бьет живой родничок страха. Человеческого страха.
Кар пошел на страх, как шел бы на стон, прислушиваясь и обходя препятствия. Казалось невозможным, что кто-то не поддался заклятию, но страх не стихал. Теперь в нем отчетливо проступала ненависть, ненависть оформленная, знающая своего врага. Тот, кто боялся, понимал, что такое Сила.
