— Эй, ты что, с ума сошла! — завопил один, пятясь и сшибая спиной напирающих сзади соратников. Глаза у него вытаращились и сделались совершенно круглыми. — Так ведь убить можно!
Гвендолен несколько растерянно посмотрела на него, потом на свои руки, ухватившие витую рукоять и совершающие очередной широкий замах. Неизвестно, что подействовало сильнее — или совершенно абсурдное восклицание, или нервное напряжение ночи, или бьющая через край энергия битвы, но она запрокинула голову назад и хрипло захохотала, оскалившись и продолжая рассекать воздух мечом. Себя видеть она не могла, но представляла, как она отражается в зрачках нападавших — волосы, торчащие в разные стороны, как рыжая солома, на лице нечеловеческое выражение бесшабашной ярости и дикого восторга и страшное черное лезвие в вытянутых руках. Гвендолен смеялась, не в силах остановиться, чувствуя, как все ее тело сотрясает судорога. Вряд ли она сейчас была бы на что-то годна в бою, но контрабандисты отступали, нерешительно переглядываясь.
— Отходим! — крикнул Гаран уже из-за двери. — Я послал за гвардейцами, ждем подкрепления!
Только тогда Гвендолен выдохнула накопившийся воздух, уронила руки с мечом и поняла, как сильно болят плечи — словно по ним лупили палкой. На верхней площадке стояли все выбежавшие из зала на звук ее смеха, но она различала лица как сквозь плывущий туман. Впрочем, даже через дымку было видно, что они смотрят на нее с некоторым испугом. Один Дагадд осмелился спуститься вниз по ступеням и потащил за собой Логана, тщетно пытающегося подняться с пола
— Давай, малыш, не дрыгайся, — бормотал он, обхватив его за плечи, — сильно они тебя сплющили?
Алларий стоял чуть в стороне, и выражение лица у него было такое, словно он чего-то терпеливо ждет, только непонятно, хорошего или плохого. На Эбера Гвендолен боялась смотреть, а остальные ее интересовали мало.
— Слышали, здесь скоро будет гвардия султаната! — Эльмантар как наименее впечатлительный протолкался вперед. — Сьер Баллантайн, этой ночью мы все обсудили. Надо действовать быстро. Или наш план осуществится сейчас, или никогда.
Только тогда Гвендолен нашла Эбера глазами. Он смотрел себе под ноги, и с одной стороны. она порадовалась, что, он не особенно разглядывал ее искаженный боевой яростью облик. Но с другой стороны, у него вдруг появилось такое же выражение лица, как было у Логана перед рассветом — потерявшего уверенность в том, что жизнь продолжается несмотря ни на что.
— Я прошу простить, что внушил вам всем ложную надежду, — Эбер говорил медленно и очень тихо, а значит, об исключительно важных вещах. — Но из этого плана ничего не получится. Как бы я не стремился к справедливости, но имея власть в руках, я не смогу ее добиться в такой степени, какой захочу. И вы все будете ждать от меня совершенно другого — того, что я не смогу вам дать. Будет только хуже. Если вас это утешит — я сейчас отказался от единственной своей мечты, которая еще оставалась в живых.
Логан наконец наполовину разогнулся, почти повиснув на руках у Дагадда, и приподнял посеревшее лицо с закушенной нижней губой. Размазанная по подбородку кровь искажала правильные черты, но Гвендолен он вдруг показался красивее, чем когда бы то ни было.
— Напрасно вы… Эбер… — прохрипел он, — не надо было это сейчас…
Баллантайн пожал плечами, то ли соглашаясь, то ли демонстрируя полное равнодушие. Как всегда, было довольно сложно понять, о чем он думает на самом деле, но на его лице запечатлелась явная тоска.
— Сьер Баллантайн, вы отказываетесь… — задохнулся Хаэда. Он даже потряс головой, словно надеялся, что ужасные слова вылетят у него из ушей обратно. — Вы не понимаете, что… Вы не можете так…
— Вы совершенно правы, — спокойно ответил Баллантайн. — Я именно не могу.
— Алларий, вы слышали?
Гвендолен отвлеклась на внимательное рассматривание таширского аристократа, потому что ее не покидало твердое убеждение, что основное действующее лицо — он сам. На секунду пришла мысль, будто все остальные — куклы, созданные его сознанием, чтобы разыграть перед ним сцены, которые он хочет увидеть. Гвен невольно порадовалась, что скоро все каким-то образом закончится. Иначе еще пара дней в обществе Аллария — и она начнет думать, что и Логан с Дагаддом, и Эбер, и она сама также существуют только в его воображении, созданные с определенной целью.
— Трое свернули с дороги, что им открывалась судьбою, — торжественно заявил Алларий чуть нараспев. — Дело теперь за четвертым — услышит ли он голос рока?
— Какая дорога? Какой голос? Алларий, у вас бред начался от голода, что ли? — раздраженно заговорил Уллиль. — Я понимаю одно — мы лишились предводителя.
— Я бы на вашем месте задумался о том, Уллиль, что через некоторое время нам предстоит лишиться жизни, — Эльмантар скрестил руки на груди. — По вине этого самого несостоявшегося предводителя. Что, по-вашему, следует делать в таких случаях?
В очередной раз Гвендолен совершенно отчетливо показалось, будто она видит все происходящее со стороны. Странная получалась картина — внизу под лестницей, среди валявшихся тел, луж крови и разбросанного оружия застыли Логан с Дагаддом, впецившись друг в друга, и она сама, тяжело опирающаяся на рукоять черного меча. Эбер стоял посередине пролета, полуобернувшись к гостям Аллария — только сейчас Гвендолен разглядела, как их на самом деле много. Она обводила их глазами и прекрасно видела, как на лице каждого возникает примерно одинаковое выражение, не оставляющее никакого сомнения в их намерениях. Четверо внизу были им теперь не нужны — и казались достаточно слабыми для того, чтобы обменять их жизнь на свою. Узкоплечий круаханский чиновник с усталыми глазами, не носящий оружия. Растрепанная рыжая девушка, заранее ненавидимая за свое украшение на спине, пусть и благоразумно прикрытое плащом — тем более что сейчас она растеряла все кинжалы и падала с ног от усталости. Бледный молодой книжник, чью несомненную опасность они угадывали, но несколько недооценивали из-за чрезмерно юного вида, к тому же в данный момент он с трудом дышал, согнувшись и держась за своего толстого то ли слугу, то ли спутника. Дагадда всерьез никто не воспринимал — во-первых, из-за того, что никто не понимал, что он говорит, а во-вторых, потому, что тот все свободное время, пока не кончились припасы, ни с кем не разговаривал, а только ел и пил.
Гвендолен прекрасно знала, что такое толпа. Под левым крылом она носила тонкий, темнеющий с годами, но до сих пор ясно различимый шрам, хотя тогда ей было всего тринадцать лет, когда камень попал ей по спине. После этого она раз и навсегда перестала колебаться, стоит ли бросать кинжал первой. И смысл блеска в глазах стоявших наверху она понимала яснее, чем кто бы то ни было из четверых.
