— Я понимаю.
— Мне это невыгодно. Через две недели намечается серьезное дело, Серый. И мне нужна твоя голова целой и невредимой. Так что до этого времени Ласка будет за тобой приглядывать.
Я от удивления потерял дар речи. Девушка, кажется, тоже.
— Это еще зачем? — возмутился я.
— Мы так не договаривались! — с досадой промолвила она.
— Успокойтесь. Оба. Вам давно пора подумать о напарниках. В одиночку работать тяжело и опасно. Вы подходите друг другу. Я это прекрасно вижу.
— Она умеет стрелять из лука? — поинтересовался я.
— Разумеется, нет. Но у нее много иных, скрытых талантов, — как-то странно улыбнулась Молс — Пока Ласка будет рядом, тебе почти ничего не грозит.
— Я что, похожа на сторожевую собаку?! — вспылила девушка.
— Совершенно нет, — искренне ответил я, не представляя, как хрупкая девчонка сможет защитить меня от головорезов Йоха. — В общем, так, Молс. Я очень тронут заботой, но, право, не стоит так печься обо мне. Я привык работать в одиночку, к тому же не собираюсь заниматься этим всю жизнь. Напарник мне точно не нужен. А о своей шкуре я вполне могу позаботиться сам. Не впервой. Если разговор закончен, я пойду. У меня очень много дел.
Глава гильдии несколько ун колебалась, но решила не спорить, сдалась и махнула рукой в сторону двери:
— Если ты такой недалекий баран, то проваливай. Но не смей подыхать. Иначе тебе придется вернуться из Бездны, чтобы выполнить контракт.
— Заметано. Бывай, Пень. Удачи, Ласка.
— И тебе, — кивнула девушка. — Береги себя.
— Эй, приятель… — Ко мне за стол подсел какой-то тип. — Слыхал новости? Высокородным позволили вылезти из Сандона. Ну не твари ли?
Я мрачно кивнул, так и не поняв, о ком он говорит — о своих или о чужих. Однозначно тварями были и те, и другие. Первые — потому что отдали Улорон и часть земель вокруг Гемской дуги. Вторые — оттого что были остроухими ублюдками, место которым гнить в земле. С момента подписания мирного договора прошло два года, и я уже успел свыкнуться с мыслью, что дельбе Васкэ и его мерзкому племени позволено жить. Но тогда я и подумать не мог, что дойдет до такого позора — отдавать Высокородным наши исконные земли.
Для меня и для многих других, прошедших Сандонскую войну, это было настоящим предательством.
— Вот козлы! — продолжал распаляться мужчина. — Стоило ради этого стольким жертвовать?!
Лицо у него было мрачным, впрочем, как и у меня. Новость, со скоростью пожара разлетевшаяся по городу, мало кого обрадовала. Особенно злы были ветераны. Такие, как этот. Или как я.
— Где воевал? — спросил я его.
— Летучая кавалерия. Пятый молниеносный полк.
— Это который под Сактом, на севере торчал?
— Верно. Перехватывали рыжих ублюдков, пытавшихся прорваться к нашим деревням, — улыбнулся он. — А ты?
— «Сокольи перчатки». Четырнадцатый пехотный.
Я назвал не свой отряд, а тот, с которым мы сражались плечом к плечу последние полгода Сандонской кампании. «Стрелки Майбурга» были слишком известны, и я не хотел, чтобы вдруг всплыло мое имя. По официальной версии мои кости лежат где-то возле восточных отрогов Катугских гор. Пусть там и остаются.
— Слышал, — кивнул он и поднял руку, призывая хозяина.
Тот, ничего не спрашивая, поставил на стол глиняную пузатую бутылку и два чистых стакана. Ветеран наполнил их реской.
— Ну что, дружище? За боевое братство?
Я не любитель крепкой дряни и обычно обхожу ее кружной дорогой, но сегодня отказываться не стал.
— За боевое братство, — сказал я, стукнув своим стаканом о его.
Напиток обжег горло, и, прежде чем я успел опомниться, стакан наполнился вновь.
— За тех, кто отдал жизни в проклятом лесу! — провозгласил этот тип.
Но я лишь с сожалением покачал головой и не притронулся к выпивке:
— Извини, приятель. Надо идти.
Он, кажется, обиделся:
— Да ладно тебе, братишка! Одна стопка не задержит тебя надолго.
— Жена не разрешает много пить, — соврал я, вставая из-за стола. — Бывай.
— И тебе удачи, — не слишком довольно пожелал он, но больше не стал настаивать.
Я покинул портовую забегаловку и пошел по полутемным, быстро пустеющим улицам в направлений к Птичьему городу. Его многочисленные башни еще были видны на фоне быстро гаснувшего, по-осеннему хмурого неба. Шум моря и гуляющих кабаков отдалился, а затем и вовсе исчез. Я не спешил, но и не медлил, зорко поглядывая по сторонам и держа руку на у-таке. Вряд ли мне грозила какая-нибудь опасность в моем районе, но терять бдительность не следовало. Те, кто зарабатывает на пропитание не слишком честными способами, уже должны были выбраться из берлог и отправиться на промысел.
Я старался держаться центральных улиц, где уже появились бригады фонарщиков, зажигавших масляные фонари, и ходили немногочисленные патрули стражи. На воротах между Гаванью и Птичьим городом дежурило всего трое. Они пропустили меня без вопросов, даже не взглянув. Людей здесь толпилось порядком. Все спешили в свои районы.
Я свернул в знакомый переулок, от которого до берлоги моих друзей было рукой подать, и преодолел где-то половину пути, когда услышал шаги нескольких человек. Они шли, не скрываясь, возможно, просто двигались той же дорогой, что и я, но в свете последних неприятностей с Йохом, пускай он и молчит уже целую неделю, я счел за умное прибавить ходу, одновременно прижимаясь к темной стене, чтобы им было тяжелее разглядеть мой силуэт.
К моему вящему разочарованию, в конце переулка маячили еще две тени. Я выругался, кляня себя за то, что сегодня выбрал привычный путь. Выхватил у-так, отпрянул в сторону и только этим спас себе жизнь: метательный нож выбил искру из мостовой совсем рядом.
Решив прорываться, я ринулся вперед — на тех двоих, что перекрывали мне выход, и через пять шагов почувствовал сильный удар в левый бок. Вторым метательным ножом меня все-таки достали.
Удивительно, но боли не было. Вообще.
Моя кровь кипела, я преодолел разделявшее нас расстояние за несколько мгновений, увидел, как силуэт взмахнул рукой, отшатнулся, избежав корда. Топориком ударил его чуть выше предплечья и обратным движением, уже уйдя ему за спину, в затылок, проламывая череп.
Нож второго легко скользнул мне по груди, вспарывая куртку и свитер, я ткнул кулаком левой руки в белое пятно лица, нырнул вниз, избегая смертельного тычка клинком, ранил его в бедро, ударил под колено и, когда он уже начал падать, добил атакой в подбородок.
Для своего ранения я слишком быстро двигался и теперь стремительно терял силы. В ногах появилась удивительная слабость, и, понимая, что дорога каждая уна, я отступил в щель между двух домов до того момента, как до меня добрались двое уцелевших.
