— Куда шли? — спросил я.
— Все туда же, на север.
Следопыт качнул головой и вышел в запахи костра и каши, текущие в раскрытую дверь.
Я задумался, обкусывая ноготь. Действительно, странно. То есть, стоит предположить, что если один храм был на юге, почему второму не быть на севере?
Один охраняли Гебризы, второй — Кольваро. Остальные, будто прослойка, распространились между. Потому империя так компактна, хотя в последнее время и раздалась вширь. В одном храме — «пустая» кровь, в другом…
Ну же, шепнул в моей голове Терст, ты на правильном пути, Бастель.
Хорошо, на юге — «пустая» кровь, которая гораздо сильнее крови высоких фамилий. Но адекватного носителя ее нет. Простые люди могут принять ее, но при этом становятся не самостоятельны и послушны чужой воле. (Интересно только, каким образом?). О том, как «пустая» кровь соотносится с высокой, можно спросить у Косты Ярданникова.
Который мертв.
Допустим… Допустим, причина похода на север — именно место, где должна оказаться «пустая» кровь.
Но зачем тогда кровь Полякова-Имре, Штольца, Ритольди… моя?
Для инициации? Для запуска какого-то механизма? Для возрождения силы, о которой говорили и Мальцев, и Шнуров?
Силы…
— А подвиньтесь-ка!
Двое отставников с грохотом водрузили на стол дымящийся, густо пахнущий мясным котел на треноге, высыпали ворох разномастных, найденных тут же ложек.
— Извините, — резко встала Зоэль, — я не голодна. В какую комнату мне идти?
— В среднюю, — помолчав, сказал Тимаков.
Кажется, я расслышал ругательство, когда Зоэль поднималась по ступенькам. Или же уловил через метку? Такое бывает.
— Ну-кась.
Перегнувшись через стойку, урядник собрал миски с нижних полок. Каждый себе мы по очереди начерпали кашу половником. Плюх, плюх.
Я выловил большой темный кус мяса.
— Везет вам, — завистливо проворчал урядник.
Ели торопливо.
Рядовые жандармы кучковались во дворе, у второго котла. Кто-то нет-нет и проходил коридором сквозь дом, бухая сапогами.
Звучали голоса, звенела упряжь, фыркали лошади. В почтовой половине уже всхрапывали и бормотали во сне.
Огарок погас. Урядник, крякнув, достал из походной сумки тонкую свечу, поджег и углубился в растрепанную книжицу. Читая, он смешно, по-детски, шевелил губами.
— Я наверх, — сказал Тимаков, отставляя миску. — Когда подъем?
— В три, — ответил Сахно.
— Эх, задавлю часиков шесть-семь… — капитан, зевнув, развел руки в стороны. — Разрешите…
Я дал ему выбраться через лавку.
Урядник проводил поднимающуюся по скрипящим ступенькам фигуру застывшим взглядом.
— Господин Кольваро, — спросил он меня тихо, — что дальше-то будет?
— Найдем Шнурова…
— Нет-нет, — сказал он еще тише, — с империей. Государь-император-то… Сердце болит, что смута будет, а вы за власть перегрызетесь.
— Это если чистая кровь Тутарбиных в родственниках в течение года не всплывет. Тогда — возможно. Но я такого не помню. По смерти Венцлава, деда государя-императора, была задержка в четыре месяца, но, как вы знаете, серо-стальное дерево расцвело в крови одного из его внуков. Нет, фамильную жилу тяжело вытравить. Тем более, что часто, как в моем случае, чистая кровь проявляется сразу у двоих.
Урядник вздохнул.
— Это-то ладно. А вот убийцы? Как же они? Страшно мне, господин Кольваро, что не совладаем мы с ними.
— Посмотрим, — сказал я, похлопав его по плечу.
Мне досталась комнатка у самой лестницы, узкая, как шкаф. За тонкой стенкой было тихо. Я проверил жилками, там ли находится Зоэль, и на ощупь лег. Топчан при малейшем движении елозил скрипучими ножками. Пришлось замереть на боку.
Не спалось. Сунулся же урядник с вопросом…
Щелястую дверь золотили свечные отблески. Что он читает? Наверное, какой-нибудь авантюрный роман о блезанах, наткнувшихся на загадочный полонский или астурийский замок.
Я закрыл глаза. Всего три недели назад я бы сказал, что империя прочна и несокрушима. В сущности, я верю в это и сейчас. Да, высокие фамилии обезглавлены, но это лишь на время. Армия и полиция дееспособны. Панику, думаю, быстро пресекут.
Я сам этому поспособствую. Но.
Огюм Терст говорил: «Если в вашем аналитическом рапорте даже по поводу однозначного события нет „но“, вы — непроходимый тупица».
Что тревожит?
Общая слабость перед неизвестным. Никто оказался не готов, ни семьи, ни тайная служба. Признаки вырождения пугают. Если предположить, что триста лет назад Волоер тоже столкнулся с «пустой» кровью и победил, то мы…
Я скрипнул зубами.
Нет, мы еще не проиграли. Мы — на грани.
И мы уже не вяжем крестьян жилками, не закрепляем деревни за фамилиями на земле, в воздухе витают идеи кровного равенства и братства, многие молодые люди отказываются от семейных способностей. Кровники почти исчезли из обихода. Как можно в наше просвещенное время! Это же дремучее рабство!
С одной стороны — это правильно, с другой… Вот и думай, урядник, что дальше.
Пусть, пусть. Я оставлю это на потом. Мне сначала нужно глотку кое-кому перегрызть. Догнать и перегрызть.
Догнать…
Проснулся я рывком, словно в лицо плеснули ковш холодной воды. Даже задохнулся на мгновение. Жилки рассыпались тревожной сетью, общаривая комнатку, над ней, под ней.
— Диана?
Я не видел шпионку в темноте, но ощущал кровью. Низкий серый рисунок чуть правее дверного проема. Метка.
— Успокойтесь, Кольваро, — раздался негромкий смешок Зоэль, — я не убивать вас пришла.
— Зачем же тогда?
Я пригасил жилки, закрутившиеся вокруг ее шеи.
— Предупредить.
Зоэль двинулась ко мне. Ее шаги были беззвучны. Я на всякий случай надул «парус» и заплел ее руки.
— Не стоит слишком близко…
— Хорошо, — согласилась Зоэль, останавливаясь у топчана.
— Видите в темноте?
Снова смешок.
— Чуть-чуть. — Она помолчала, прищелкнула пальцами. — Вы верны своему слову, господин Кольваро?
— Да.
— А вот ваш приятель хочет убить меня уже завтра.
— Тимаков?
— Я же хочу, чтобы вы помешали ему это сделать. Или я буду защищаться. В этом, собственно, и предупреждение.
— Погодите. Откуда…
— Я все сказала.
Жилки Зоэль поплыли из моей комнатки за стену и сложились там в фигуру сидящей у окна женщины.
Я потер лицо. Вот и поспал. Кожа проминалась под пальцами, шуршал отросший волос. Когда в последний раз брился? В «Персеполе», перед отъездом.
Майтус брил. Ходил за спиной, с полотенцем на плече и приговаривал: «Не идет вам бородка, господин Бастель, старит». М-да…
