Берен почувствовал пустоту под ложечкой. Так вот, чего он требовал от Нэндила и Финрода… Вот, на что они пошли безотказно…
— Не так все страшно, как ты думаешь, — вмешался в разговор Аэглос. — Мы не прикасаемся к самому Морготу — только к его силе.
— Все равно приятного мало, а?
— Это страшно. Если бы ты обладал вторым зрением, ты бы видел это как рану. Это словно черное отверстие в разуме человека; там нет ничего, но в любой миг он может там появиться. Это черный ход, который он держит постоянно открытым для себя.
Берен почувствовал, как по лопаткам его ползут мурашки.
— Мы часто пытались закрыть его, — продолжал Аэглос. — Но нам никогда не удавалось. А для них это мучительная боль. Вот, откуда берут начало рассказы о жестоких эльфах, которые пытают пленников. Беда в том, что заговорить их боль тоже невозможно: осанвэ с эльфом для них мучительно само по себе. Это мгновения. Если бы хоть кто-то из них сделал хоть шаг навстречу — он бы преодолел боль. Но у них всегда есть черный ход. Они взывают… И феа ускользает в этот провал. В ничто. Мы не отказывались ни от одной попытки исцелить оскверненного человека… И ни одна из этих попыток не увенчалась успехом.
— И… никак? — спросил Берен.
— Одно только и нужно: добрая воля. То, чего никогда и ни у кого еще не вынудили.
Эдрахил взялся осматривать трофеи, пока светло, король присоединился к нему, вскоре вокруг собрались все, кто не спал. Через какое-то время окликнули Берена — он как раз подогнал для Руско ремни подшлемника. Шлем девицы пришелся впору и был много лучше того кожаного, что ему подыскал Хурин.
— Это должно быть тебе знакомо, — Эдрахил показал Берену сумку, взятую у девицы, потом открыл ее — это оказалась книга в кожаной обложке. Маленькая, каждый лист размером с ладонь — удобно возить за поясом, в голенище сапога… Пухлая: крупные знаки, даже малограмотный сумеет прочесть. Она была написана рунами кирта, а вторая, в руках у Финрода — знаками Румила… Без картинок, без полей — мастерство переписчика не в том, чтобы наплести красивых завитушек, а в том, чтобы сберечь дорогую бумагу.
Берен сверился с первой страницей другой книги и убедился, что начинаются книги одинаково: «Был Эру, Единый, которого в Арде называют Отцом Всего Сущего…»
У краев знаки были слегка размыты и смазаны.
— Надо же… морготовцы возят при себе «Айнулиндалэ».
— А ты почитай дальше, — посоветовал Эдрахил. — Это очень интересно.
Берен начал читать, то и дело заглядывая через плечо Финрода, чтобы сверить. Квенты, написанные кирт и тенгвар действительно повторяли друг друга дословно, и написаны были на одном языке — хороший синдарин.
На первой странице был отрывок из «Айнулиндалэ», причем нигде не перевранный. Берен справился у эльдар — да, ответил Финрод, текст переведен на синдарин с самой большой точностью, с какой только возможен перевод, и не искажен нигде. Видимо, мелькоровские ingolmor пользовались захваченной где-то книгой Румила. А вот дальше…
— Так не пишут! — воскликнул Аэглос, первым сказав то, что вертелось у всех на языке.
Да, так не писал никто и никогда, не слагал слов таким образом. Так не пишут — так думают, так чувствуют, и тот, кто читает эти строки или слушает их, тут же проникается этой мыслью и этими чувствами, так, словно сам испытал их… Это было почище искусства эльфийских певцов — ибо сотканные ими видения всегда переживаешь, глядя со стороны или за себя самого, а тут сам читатель словно бы становился одним из Валар…
Мелькором…
Берен захлопнул книгу с шумом и так быстро сунул Эдрахилу, словно она обжигала.
— Это колдовство, — сказал он. — Это… Нельзя, чтобы это попало к людям. Эти книги нужно спалить…
— Здесь нет колдовства, — покачал головой Финрод. — В этих книгах нет ничего волшебного. Здесь даже не очень хорошие стихи.
— Стихи? — Берен поразился.
— А разве нет? Я слышал человеческие повести — они звучат не так. Ведь люди так не говорят.
— Мы так думаем, Ном! — для пущей наглядности Берен постучал себя пальцем по лбу. — Ты забыл? Мы так чувствуем! Так выглядят наши мысли, если их вытащить из головы и записать сразу, пока они еще не остыли — а тут наоборот: берут мысли Моргота и вкладывают прямо тебе в голову, понимаешь?
Эльфы переглянулись.
— Вы и в самом деле так мыслите? — удивился Эдрахил. — Так… бессвязно?
— А вы, значит, мыслите как по-писаному?
— Есть два способа мышления — образом и словом. Мы выбираем тот, который удобнее, — пояснил Аэглос. — Но словом мы мыслим не так, как образом. Какой смысл? Эти способы так хороши именно потому что не похожи друг на друга. Здесь же все написано так, как будто кто-то пытался словами изложить образное мышление. Зачем?
— Затем, — процедил Берен сквозь зубы. — Посмотри на меня, Метелица: мы с Морготом на таких ножах, что и мысли о примирении с ним я допустить не могу. Он отнял у меня все, превратил мою жизнь в дорогу по трупам — и что же? Я прочитал две страницы — и уже готов влезть в морготову шкуру! Это колдовство, эльдар, иначе нельзя и сказать! Если вы не можете его распознать — стало быть, это не ваше, эльфийское колдовство и не на вас оно рассчитано.
— Значит, это оружие, — тихо сказал Финрод, листая книгу. — Не менее сильное и страшное, чем меч или самострел. И отковано оно людьми. Против людей.
— Я знаю, кто это был, — Берен стукнул себя кулаком в ладонь. — Черные проповедники. И шли они на юг — шпионить для Моргота и разносить там его заразу.
— Мы догадались, — сказал Эдрахил. — Нам доводилось таких встречать. Они всегда ходят парами — мужчина и женщина. И книжки такие мы видим не впервые.
— Они собираются отравить весь Юг, — заключил Берен. — Боги земные и небесные, они действительно собираются наступать. За год до Браголлах у нас начали появляться такие…
— У нас такие тоже появлялись… — задумчиво сказал Эдрахил. — Но успеха не имели.
— Ха! — Лауральдо приподнял брови. — Я ничего не слыхал об этом.
— Сыновья Феанора — это пугало для них, — объяснил Лоссар. — Они не пересекали Рубежа Маэдроса. А в Хитлум и Нарготронд они ходили так, как будто им там медом помазали. Если государь Финрод был в настроении их слушать, прелюбопытное получалось представление…
— Полагаю, не настолько любопытное, насколько они того желали, — Финрод усмехнулся. — Они эту затею оставили довольно скоро. Решили, по всей видимости, что эльфы неисправимы и занялись людьми.
— Послушайте! — крикнул Айменел, заглядывая через плечо Кальмегила в книгу. — Оказывается, Свет не враждебен Тьме! Ей враждебна какая-то Не-Тьма. А Свету враждебен какой-то Не-Свет!
