"Нет!"
Парень с силой ударил кулаком о камни, обдирая их шершавостью костяшки и наивно пытаясь свежей, резкой болью заглушить эту ноющую и выворачивающую всю душу тоску. Но всего лишь к одной ране добавилась другая.
У-у, бешеный… Я сейчас, я быстро!
И всё же, Ридд с усилием отвернулся от манящих близостью и кажущейся лёгкостью очевидных, хоть и весьма желанных решений. Шагнул за угол, разом отсекая себя от источника манящих и кровавых соблазнов. Следующий шаг пошёл легче, затем ещё один — и через некоторое время наполненная яростью человеческая оболочка сбежала вниз, в духоту и вонь пыточных подвалов…
— Спасибо, мастер Ридд — что не оказался на моём станке… — проворчал в качестве приветствия старый палач, а затем пытливо уставился в нежданого гостя.
На столе виднелась в испуганном мерцании огарка чистая тряпица, а на ней ломоть ржаного хлеба, шмат сала с розовыми прожилками, луковица и прочая нехитрая снедь. Ясное дело, и четвертинка перегнанного вина, в народе метко прозванная мерзавчиком — одному хватит, а вот двоим или больше уже никак…
— Не будем лясы точить, дед, — Ридд мрачно дёрнул щекой и потёр усталое лицо. — Что там с теми купцами, что на барке пришли?
Палач меленько и суетливо покивал, а затем принялся обстоятельно, хоть и без лишних подробностей, рассказывать. Так мол и так, пришли тут водой… обычные купцы-то поначалу ходят-осматриваются, цены вызнают да товар щупают. Потому ж начинают вокруг подходящего виться, да кругами, исподволь, с подходцем — словно умелый ухажёр вокруг строптивой барышни. А эти сразу скупились, что первое на глаза попалось — а теперь по городу шляются. С виду ничего такого и не делают, то в кабаке полдня одну кружку эля цедят, то в базарной сутолоке вроде бесцельно толкаются. Но во дворец пока ни ногой.
— Река… река… — Ридд задумчиво тёр лоб, пытаясь что-то сообразить, когда наконец в голове забрезжила неясная ещё не догадка, а одно лишь предвестье её. — Слушай, дед — а поищи-ка толкового морячка из старых, пусть присмотрится к чужакам незаметно.
Наворачивавший меж делом свой ужин палач едва не поперхнулся солёным огурцом. Аж глаза на лоб полезли… но сам Ридд крепко сомневался, что в этаком месте сумеет проглотить вообще хоть кусочек.
— Дык где ж я тебе такого возьму? Нету у меня, — дед задумался, стряхивая с редкой седой бородёнки крошки. — Может, упростить эту некромансерскую дочку подсобить?
Парень крепко сомневался в способности девиц хотя бы пару минут мыслить здраво. Да и не понаслышке знал, сколько великих начинаний пошло прахом или даже погорело ясным пламенем из-за этих глупышек… палач слушал с недовольной физиономией, кивал легонько, морщился — но соглашался туго. Правда, при этом ещё и ухитрялся метать за обе щеки своё немудрёный ужин с завидной скоростью.
— Ладно, придумаю что-нибудь… — он наконец ловко опрокинул в себя очередную чарку прозрачной как слеза жидкости, шумно выдохнул и закусил.
Мысли нынче что-то неохотно ворочались в обычно шустрой голове парня (ах, женщины, что ж вы с нами делаете?), потому очередную он сумел дождаться нескоро — дедок ловко подмёл остатки трапезы и словно в заупокой им хлобыстнул ещё чарку.
— Скорее всего деда, что я правильно вычислил, откуда тот ветер нехороший дует. Проверь втихомолку через купцов — чужаки привезли сюда случайно, не херес в маркированных бочонках? И давай так — я займусь той стороной, а ты рубай все концы на этой. Потом, если всё выйдет, барон любые грехи отпустит, да ещё и сверху золотишка насыплет…
Палач занюхал рукавом, а потом о него же вытер крутобокое яблочко и тут же впился в белый налив ничуть не испорченными зубами.
— Как смекаю я, сокол наш скоро круто в гору пойдёт, — словно ни к кому не обращаясь, проворчал он.
И пусть взгляд его ни на миг не оторвался от пристально изучаемого надкушенного яблока, Ридд мрачно усмехнулся, уже собираясь уходить.
— Всё верно, дед — и мы в том светлом будущем места пока что не выслужили…
Уже давно остались внизу и за спиной мрачные подвалы, где словно паук в своём мрачном логове остался что-то обдумывавший палач. Уже серебряная Белль почтила небо своим присутствием и теперь, кокетливо усевшись на зубцы крепостной стены, любопытно заглядывала во двор — а парень всё так же стоял в оцепенении, обнимая и бездумно поглаживая беспокойно фыркавшего жеребца. Тот словно недоумевал — отчего не снял седло, хозяин?
— Потерпи, Черныш, — Ридд погладил ладонью словно сияющую во лбу коня звезду.
Тот фыркнул теплом, изрядно разбавленным сомнением — но возражать особо не стал. Переступил с ноги на ногу и пошёл за хозяином, который направился к воротам.
Створки здесь прикрыли на ночь, но поднимать мост не стали. Ох, как бы не вышла боком барону такая беспечность! Совсем расслабились тут…
— Открывай, служивый!
Солдат перегнулся с внутренней привратной галереи во двор, приглядываясь и недоверчиво сопя. Но Ридда тут уже каждый знал — примелькался — потому тот кивнул и бросил через плечо команду. Стоявшие у ворот двое доходяг нехотя сняли с петель навешенное бревно, приоткрыли одну створку — и через совсем малое время по настилу моста глухо застучали копыта коня и еле слышно — сапоги его хозяина. Затем звук стих — двое выбрались на дорогу, лениво сбегавшей с холма и растворявшейся в уже засыпавшем городе. Кое-где ещё мелькали огоньки, где-то на работной слободе лениво побрёхивали собаки, провожая ватагу припозднившихся гуляк.
Как странно… впереди дорога, за нею ещё сотни. А вот ехать что-то не хочется. Слишком уж тянет назад прошлое, сладкое и несбывшееся. А потому и горькое до оскомины — и всё же, невыносимо притягательное…
В конце лета, когда жара уже схлынула, а воздух приобрёл ту изумительную прозрачность, которая присуща лишь этому времени года, ветры разносят по всему миру крохотные, едва заметные паутинки. Одни люди охотно говорят, что то реют по белу свету обрывки платья божественной небесной Земфиры, некогда сотканного из тончайшего волшебного шёлка и затем разорванного в порыве исступлённой ревности богом всех ветров. Другие столь же истово утверждали, что то всего лишь путешествуют, уцепившись за нити, крохотные паучки.
Как бы то ни было, бессмертную воочию уже давненько никто не видал, да и означенных насекомых тоже. Пейзане убирали на полях и виноградниках истомлённый солнцем урожай, бережно принимая его натруженными руками. А вечерами сидели на пороге корчмы или деревенской завалинке, цедили эль, молодое вино и лениво роняли скупые слова.
