— Добро. Так же мы уже отдали приказ вести сюда лес и собирать осадные башни. Если ничего не выйдет — отступайте. Мы не можем потерять все силы в глупой резне.
— Эх, — поморщился офицер. — Не хотелось бы идти на штурм, когда тут будет совсем холодно и скользко.
— Вот именно. На этом и порешим. Идите и донесите до своих людей, что нужно делать. Проследите, чтобы лестницы были достаточно крепкими и высокими, не жалейте вина и хороших доспехов для первых рядов. И если у вас появятся мысли, как испортить жизнь темников — милости прошу в мой шатёр. Расходимся.
На этот раз Розари сделала над собой усилие и простояла рядом весь военный совет. Она не издала ни звука, но к счастью Кальдура, выглядела собранной, а не отрешённой. На них было меньше ответственности чем обычно, но это совсем не было поводом, чтобы породить зерно сомнений в их верности и силе. Тут и на поле боя они лицо Госпожи, на них так или иначе будут ровняться.
Улан и ещё несколько военачальников остались обсуждать детали плана, смотреть карты, спорить и браниться, Розари устремилась к выходу, а Кальдур не стал спешить и ждал, пока узкие тропинки между шатрами и палатками снова станут свободными.
Он погрузился в свои мысли на долгие десять или пятнадцать минут, пока вдруг чувство опасности не ударило его по вискам. Он шумно втянул воздух, едва уловив странный и резкий запах. Где-то вдалеке громыхнула, и Кальдур увидел облако чёрного дыма.
***
Всё было уже кончено, когда Кальдур добежал до места сквозь разворошенный муравейник.
Доспех Розари был покрыт копотью, местами разорван и дымился. Позади неё догорало то, что осталось от шатра Улана. Она держала на вытянутой руке перепуганного человечка, и Кальдур ещё издали понял почему. Резкий запах шёл от его тела, и он был знаком Кальдуру. Всадники вирмов и их бомбы пахли так же.
Стража наконец поняла, что делать, схватила предателя, накрутила на него верёвки и потащила прочь. Кальдур подошёл ближе не зная чему удивляться больше: тому, что Розари снова оказалась там, где нужно или тому, что предателя достали из её когтей живым и невредимым.
— Везучему ублюдку повезло, что я решила прикарманить ещё немного хорошего вина из его шатра, — проскрежетала она и спрятала доспех. — А мне повезло, что я не ступила и сразу же призывала броню. Чуйка спасла. Чёртов запах. Помнишь его?
— Да, вспомнил.
У неё осталось пара ожогов, которые ещё даже не начали затягиваться, но пока внезапная горячка битвы гасила всю боль и она не обращала на них внимания.
— Улану бы охрану сменить.
— И шатёр. Надеюсь, это было не всё южное вино в лагере.
Блеск в глазах Розари померк, она зашипела наконец почувствовав боль от ожога.
***
— Волнуешься?
Кальдур подсел к Розари и поставил перед ней тарелку с уже остывшим ужином. Она уже сняла повязки, но места от ожогов были ещё различимы.
— Нет, — ответила она с кислой миной посмотрев на еду. — Просто никогда не видела столько людей. Непривычно. И все они пойдут в бой.
— Кажется, что ты такой маленький, да?
— Что-то вроде этого, да.
— А ведь этих людей не защищает дар Госпожи, — заметил Кальдур, смотря ей в глаза. — Касание меча, шальная стрела или камень — всё может стать для них смертельной раной. И для многих станет. И они всё равно туда пойду. Каким бы маленькими они не казались.
— А я не отказываюсь, — буркнула Розари. — И им не сражаться с ордой чудовищ. И с Наирами им не сражаться. И с бледными.
— Наш меч такой же тяжёлый, как и у них. Иногда, может, и тяжелее. Но Госпожа выбрала нас так, чтобы мы могли нести такой вес.
— Выбрала ли? — тихо сказала Розари.
Кальдур улыбнулся ей.
— Думаешь, Она ошиблась, сделав тебя Избранной? Маленькую девочку, оседлавшую зеркан в таком возрасте, когда большинство ещё даже не получило доспех? Бесстрашную воительницу, так долго несшую крест кайрам в одиночку, и в одиночку же штурмовавшую их крепости? Да так, что они дали тебе имя. Рудо Фурен, Красная Фурия. Острую занозу, нашедшую меня в маленькой деревеньке и снова вернувшую в строй? Ты хоть понимаешь, сколько ты всего сделала за это короткое время?
— Да ничего мы не сделали, — Розари вздохнула. — Ничего не смогли сделать.
— Госпожа тоже проигрывала. И ноша Её оказывалась такой тяжёлой, что подкашивались ноги и невозможно было идти вперёд, и достичь того, что было нужно. Герой — не тот, кто совершает подвиг, когда всё идёт как по маслу. А тот, кто пытается совершить его, понимая, что всё равно проиграет. Мы стоим на костях людей, имён которых никогда не узнаем, у которых получилось или которые проиграли. Эти кости — фундамент, который не даёт нам провалиться во Мрак. На нём построен и стоит весь наш мир. И будет стоять ещё тысячу лет. Нам просто нужно сделать всё что в наших силах.
***
Жрецов встречал весь лагерь. Вереница потрёпанных телег тянулась от горизонта, и медленно поднималась по извилистой тропе к лагерю. На перевалах их застали метели, и Кальдур не сразу смог рассмотреть кто скрывается под мехами и тряпками.
— Они же дети, — прошептал Кальдур.
— Да. Как и ты тогда. И она, — с холодом произнёс Улан. — Думаешь, я бы смог за пару месяцев убедить взрослых жрецов, которые всю жизнь провели в сострадании и спасении жизней, в том, что им теперь нужно убивать и быть убитыми? Нет. Я взял детей, юных послушников и послушниц, которые ещё не видели жизни и не понимают что к чему. Я предстал пред ними, как посланник Света Её, как сама истина, и я убедил их в том, что они были Избраны. Я сказал им, что их судьба особенная, не лёгкая и не простая, что им будет страшно и больно, и что ноша эта будет невыносимо тяжела. А потом я спросил у них: "кто если не вы?" Я сказал им всё это... Всё, что ты слышал сам, всё что было взять из этих чёртовых чёрных книг, как делать такое... О, я собой не горжусь. Я надеюсь, я сдохну там и Бездна тут же сожрёт мою душу, и никогда не отвечу за это перед Госпожей. Потому что, как бы Она не была умна и милосердна, как бы Она не желала победить в этой войне, как бы не закалили Её сражения и неудачи, мой ответ, о том, что нужно быть хуже темников, Она не примет. Да и я никогда не приму.
— Я понимаю, — выдавил из себя Кальдур.
Что-то внутри него ещё копошилось, пыталась цепляться за правду и справедливость, в этом неправильном и несправедливом мире. Но этого было недостаточно, чтобы возразить. Лицо войны отвратительно, но если ты смотришь в него, то уж не отворачивайся. Он тоже был юношей, которого заставили убивать. Ему сказали, что чем моложе человек, тем чище в нём свет и тем больше он может обрести силы и принести пользы, пока жизнь среди других людей и возможных прислужников Морокай не испортит его.
Он увидел их лица. Напуганные, но счастливые и довольные. Светящиеся уверенностью. Даже если он сейчас подойдёт к ним, упадёт перед ними на колени, и выкричит и в эти довольные лица всё, что с ним случилось, всё, что он потерял, и что сделал, если они увидят все эти кошмары...
Они просто скривятся в искреннем презрении и скажут ему что-то вроде: "Убирайся, неверный. Ты жалок. Если у тебя нет сил нести эту ношу, её понесём мы".
Мрак раздери...
Почему он не умер тогда, вот таким вот юнцом, в голове которого ещё ничего не созрело?
Виденье 64. Кто если не я
И вот Войско Рассвета у горы Ногх.
Тяжёлая пехота в толстенных и свеже выкрашенных доспехах выглядела достаточно пёстро, ведь многое из своего снаряжения им пришлось взять у темников и из древних семейных или армейских запасов. Они в последний раз осматривали щиты в человеческий рост, поправляли молотками металл и вбивали на всякий случай дополнительные гвозди. Будет столько стрел, что любая щёлка между досками или скол дерева могут стать для них коротким путём к Вратам. На штурм они пойдут в авангарде, примут на себя первые удары обороняющихся, прикроют штурмовиков и лучников, создадут для них коридоры и укрытия, защитят лестницы и тараны. Будут держать удар, пока в крепости не образуется брешь или пока все они не погибнут.
