8
ПЕРЕПРАВА
Но сотник велел умеющим плавать первыми броситься в воду и выйти на землю, прочим же спасаться, кому на досках, а кому на чем-нибудь от корабля и таким образом все спаслись на землю.
Деяния Апостолов, гл. 2
Песчаный обрыв возвышался над водой на добрых шесть футов. Со своей кочки кролики видели поворот речки, которая бежала мимо и сворачивала влево. Наверное, ниже, на гладком обрыве гнездились ласточки, потому что, едва рассвело, несколько птиц пронеслись над водой и исчезли в вышине над лугами. Одна скоро вернулась, неся что-то в клюве, а когда она скрылась, нырнув под обрыв, оттуда послышался писк птенцов. Обрыв был небольшой. Выше по течению он полого спускался к заросшей травой лужайке, расположившейся между кромкой воды и лесом. Там река тянулась, насколько хватало глаз, прямо и ровно — ни отмели, ни галечного брода, ни упавшего на другой берег дерева. Прямо перед кроликами блестела широкая заводь, вода в ней почти не двигалась. Дальше, слева, берег спускался еще ниже, и Энборн бежала среди кустов ольшаника, весело журча по гальке. В той стороне блестела натянутая через речку колючая проволока, и кролики решили, что это отметка брода, как у них дома.
Орех увидел лужайку.
— Пошли попасемся, — сказал он. — Позавтракаем.
Они спустились с обрыва и у воды сели перекусить. От ручья их отделяла полоска молодых побегов пурпурового вербейника и блошницы, которым до цветения оставалось еще месяца два. Сейчас цвели только первые полуцветки да островки розовой андромеды. Отсюда видно было, как густо усеян обрыв ласточьими норками. Под обрывом, у самой воды, темнела узенькая полоска земли, усыпанная птичьим мусором, где среди прутьев, помета, перьев, скорлупы от разбившихся яиц лежали два мертвых птенца. Все ласточки выбрались уже из гнезд и сновали над речкой.
Орех приблизился к Пятику и, на ходу продолжая пощипывать стебли, тихо отвел его в сторону. Сидя за полоскою тростника, Орех спросил:
— Слушай, ты уверен, что нам непременно надо переправляться? Может, лучше пойти по берегу — хоть вверх, хоть вниз, куда хочешь?
— Нет, Орех, переправиться надо — мы тогда попадем в поле и двинемся дальше. Я уже знаю, что нам искать, — спокойное и сухое местечко на горке, где все крутом видно и слышно, куда редко заходят люди. Разве ради этого не стоит побегать?
— Стоит-то стоит, конечно. Только где оно, это местечко?
— Не у реки — это ты и сам знаешь. Отойдем — и сразу начнем двигаться вверх, так или нет? Нам нужен безлесый холм.
— А что если все откажутся идти так далеко? Да и ты хорош — твердишь, «надо переправляться, надо переправляться», и сам же говоришь, что устал и не можешь плыть.
— Я-то успею отдохнуть, а вот Плошка совсем выбился из сил. Он, похоже, еще и лапу поранил. Но на полдня-то можно остановиться.
— Ладно, пошли поговорим с остальными. Отдохнуть кто откажется. Переправляться они все равно не захотят, разве что кто-то пугнет.
Едва братья повернули назад, из-за кустов на краю лужайки выглянул Шишак.
— А я-то думаю, куда вы подевались, — сказал он, обращаясь к Ореху. — Готовы?
— Нет, я — нет, — твердо ответил Орех. — По-моему, нам нужно задержаться здесь до «на-Фрита». Когда все отдохнут, попробуем перебраться на луг.
Шишак хотел что-то ответить, но его опередил Черничка.
— Слушай, Шишак, — сказал он, — а почему бы тебе сейчас не сплавать туда — посмотрел бы, что да как? Вряд ли лес тянется далеко в обе стороны. С того берега ты все увидишь, а потом мы решим, куда лучше идти.
— Ладно, — проворчал Шишак, — в этом, кажется, есть здравый смысл. Переплыву я вам эту эмблерскую[9] речку, сколько хотите. Слушаю и повинуюсь.
И, не раздумывая, он сделал два огромных скачка, плюхнулся в воду и поплыл через глубокую тихую заводь. Остальные смотрели, как он выбрался на берег возле расцветшего куста норичника, сорвал и, зажав в зубах грубый стебель, отряхнулся, так что брызги полетели в ольшаник. Через мгновение приятели увидели, как он продрался через кусты и припустил к лугу.
— Хорошо, что он с нами, — сказал Серебряному Орех, снова вспомнив лукавого Треараха. — Этот парень разнюхает все, что надо. Эй, посмотри-ка, да он уже возвращается.
Шишак несся по высокой траве обратно, и вид у него был куда более встревоженный, чем при встрече с капитаном. Он чуть ли не головой врезался в воду и быстро заработал лапами, оставляя на спокойной бурой глади воды похожий на стрелу след. Едва выскочив на песок, Шишак сказал:
— Ну, Орех! На твоем месте я бы не стал ждать «на-Фрита»! Уходить надо немедленно. Что да, то да.
— Это почему? — спросил Орех.
— В лесу большой пес. Сорвался с привязи. Орех вздрогнул:
— Что? Откуда ты знаешь?
— С того берега хорошо видна часть леса возле реки. Местами все просматривается насквозь. Я заметил пса, когда он выбежал на поляну. За ним волочится цепь, так что наверняка сорвался с привязи. Может, он идет по следу лендри, но лендри уже спит где-то. Ты что, надеешься, что наш запах он не заметит, — мы же разнесли его по всему лесу, да еще его и росой прибило! И что тогда? Пошли, пора убираться.
Орех растерялся. Шишак стоял перед ним, мокрый, отважный, прямодушный — просто олицетворение решимости. Рядом молча дрожал Пятик. Орех почувствовал на себе пристальный взгляд Чернички и понял, что тот ждет его решения, будто Шишака и не существует. Плошка съежился на песке — самый испуганный, самый беспомощный кролик на свете. В лесу над обрывом громко залаяла собака и заверещала сойка.
У Ореха потемнело в глазах, и он сказал Шишаку:
— Раз так, ты лучше беги. Кто может плыть — за ним. А лично я подожду, пока Плошка с Пятиком отдохнут.
— Ах ты болван! — воскликнул Шишак. — Тогда нам всем конец! Мы…
— Не ори, — сказал Орех. — Тебя могут услышать. Что же ты предлагаешь?
— Предлагаю?! Что предлагать-то! Кто может плыть, пусть бежит отсюда. Остальным придется сидеть на месте и надеяться на лучшее. Вдруг пес возьмет да пройдет мимо.
— Боюсь, я так не могу. Втянул Плошку в это дело я, я его и вытащу.
— Но Пятика-то ты не втягивал, а? Он сам тебя втянул.
Орех подумал, невольно восхищаясь, что Шишак, хоть и вышел из себя, сам не слишком спешит спасаться, да и трусит, пожалуй, поменьше других. Орех нашел глазами Черничку и увидел, как тот присел у воды выше по течению, где песчаная полоса на берегу уступали место крупной гальке. Лапы у него наполовину ушли в мокрые камешки, и он обнюхивал какой-то большой и плоский предмет, который лежал возле самой кромки воды. Предмет напоминал обломок доски.
