— Иди, иди ко мне, — звал он Женевьеву. — Может быть, я позволю тебе забрать назад твои два сола.
Женевьева с криком бросилась на него, застучала по его груди кулачками. Гастон затоптал последний огонек пламени и вместе с Женевьевой выскочил из комнаты.
— Добрых снов, мой господин, — напоследок простился он с Ивом.
* * *
На следующее утро сир Ив расстался со своим новым другом, сиром де Лассайе. Тот оказался человеком слова: щедро одарил гостя, дав ему припасы и короткий меч, который возят притороченным к седлу, и даже пальцем не прикоснулся к рубиновому ожерелью. Только посоветовал не носить его открыто на шее или на поясе, а спрятать за пазуху:
— Люди слабы, не стоит искушать их: в стране неспокойно, многие сильно обеднели и не отказались бы поправить свое положение за счет беспечного юноши, путешествующего в одиночку, да еще с такой драгоценностью на шее.
И сир Ив послушно спрятал ожерелье.
— Вы были так добры ко мне, мой господин, что было бы гнусностью с моей стороны пренебречь вашим советом, — добавил он.
— Вот и хорошо, — сказал сир де Лассайе.
Они еще раз расцеловались, и сир Ив выехал со двора.
Прекрасная Женевьева, проводила его взглядом, а затем обратилась к своему крестному отцу:
— Отчего, как вы полагаете, сир, этот молодой господин избегал меня?
— Тебе это только показалось, дитя, — рассеянно отвечал сир де Лассайе. Болтовня Женевьевы мешала ему сосредоточиться на переживании прекрасной минуты расставания с другом.
— Нет, не показалось, — настойчиво повторила Женевьева. — Разве я некрасива?
— Ты очень красива.
— Наверное, все дело в том, что я для него недостаточно знатна. Но ведь женщины не имеют сословия; если бы он взял меня в жены, я сделалась бы такой же знатной дворянкой, как и он сам…
Тут сир де Лассайе, окончательно выйдя из себя, повернулся к девушке и закричал:
— Никогда ты не станешь знатной дворянкой, Женевьева, и уж тем более — такой благородной, как сир Ив де Керморван, так что выбрось эти глупости из своей головы и не засоряй ими мою.
Он повернулся и быстро ушел. А Женевьева долго стояла возле разрушенной стены и размышляла об уехавшем рыцаре. Эта девушка никогда прежде не встречала мужчин, которые выказывали бы столь полное безразличие к ее очарованию.
Глава пятая
ВЕНОК ДЛЯ КРАСНЫХ ВОЛОС
Сир Вран нравился красноволосой Гвенн прежде всего потому, что внешне напоминал своего племянника, к которому Гвенн сразу же почувствовала сердечную склонность, едва только они встретились.
Некоторое время корриган потратила на размышления. Раздумывала она над природой своих увлечений столь разными мужчинами. Немало занимательных рассуждений прошли сквозь прозрачный разум корриган, не оставив там ни малейшего следа. Наконец ей в голову пришло, что сир Ив тоже пришелся ей по душе не столько ради него самого, сколько ради странного сходства с потерявшимся возлюбленным легкомысленной корриган. Последнее показалось весьма странным даже для Гвенн, которая вообще была великой мастерицей разводить всякие странности.
Схожесть Ива и пропавшего возлюбленного Гвенн не была внешней. Нечто общее угадывалось в манере разговаривать или выстраивать мысли в ряд. Чем дольше Гвенн думала об этом, тем больше убеждалась в своей правоте — и тем меньше интересовал ее сир Вран.
Первый пыл увлечения у нее прошел, замок Керморван она исследовала вдоль и поперек и по всем его окрестностям уже прогулялась. Ей захотелось уйти куда-нибудь еще. Может быть даже побывать в Ренне на ярмарке.
Но все время получалось так, что сир Вран находил для нее какое-нибудь другое занятие: разбирать ленты или бродить по лугам, вычесывать гриву красивой лошади или варить пиво, в которое непременно должна плюнуть фея, иначе оно не будет ни густым, ни хмельным в достаточной мере.
Все это было хорошо и полезно, и правильно, и даже увлекательно, да только корриган уже приелось быть хорошей и полезной, и она упорно искала случая вытворить какую-нибудь шалость по собственной воле.
А сир Вран не отходил от нее ни на шаг. Куда ни повернешься — везде его красивое улыбающееся лицо и на устах вопрос: удобно ли гостье, удачно ли она провела последний час, нет ли пожеланий по части еды и питья, не угодно ли ей переменить платье на новое или прогуляться? Заботы эти затягивали ее, точно рыбачья сеть, и она уж не чаяла выпутаться из крупных, но прочных ячеек.
С другой стороны, как она могла не радоваться сиру Врану, такому терпеливому и всегда готовому услужить! И она нехотя подчинялась и делала все, что он ни предложит.
Но в конце концов корриган вспомнила о том, кто она такая, и призвала на помощь всю свою склонность к капризам и перепадам настроения, а склонность эта была в ней весьма велика — уж никак не меньше, чем упорство сира Врана!
— Я хотел пригласить вас на прогулку по полям и лугам, — сказал ей как-то раз сир Вран, когда корриган, дуясь, сидела в комнате, смотрела в зеркало, нехотя отражавшее странное женское лицо, в котором левая половинка как бы старалась опровергнуть все, что выражала правая.
Корриган подняла голову.
— Что вы сказали, сир Вран? Я что-то не расслышала.
— Я сказал, — улыбнулся он еще шире, — что хотел бы пройтись с вами по цветущему лугу. Видит Бог, госпожа моя, я знаю нравы корриганов и не сомневаюсь в том, что такая прогулка — лучшее средство от вашей меланхолии.
— Какие вы знаете ученые имена, сир Вран! — сказала корриган. — Сразу видать, что вы якшаетесь с евреями.
— Кто вам сказал про то, что я якшаюсь с евреями? — удивился сир Вран.
— Одно дерево… — Корриган пожала плечами. — Впрочем, ни моему народу до евреев дела нет, ни евреям — до моего народа; слишком уж мы различны. Вместо того, чтобы проткнуть шкуру человека — коль скоро вы взялись за это дело! — вы испортили кору того дерева, так что оно уронило две слезинки, а я их подобрала и приклеила к моим щекам…
Она махнула рукой, не замечая того, как сир Вран похолодел.
— Все это глупости… Я грустна, потому что теряю с вами время. Сижу тут в меланхолии, как вы говорите, вместо того, чтобы взяться хорошенько за дело и отыскать моего любовника.
— Да разве не я — ваш любовник, дорогая госпожа? — вкрадчиво спросил сир Вран.
Корриган уставилась на него косящими глазами.
— Вы? — Ее изумление было таким глубоким и искренним, что сиру Врану сделалось нехорошо. — Вы? Мой любовник? Не смешите меня, бедный человечек. Я провела с вами несколько приятных ночей, и вы многое сделали для того, чтобы развлекать меня по утрам и в течение дня, но этого недостаточно. Уж вы мне поверьте! Теперь же я хотела бы распрощаться с вами.
