Поглазев полчаса на машущих кайлами претендентов, Его Величество разрешил удалиться во дворец супруге и всей прочей знати, а сам, скинув парчовую мантию, сошел с трибуны в сопровождении пожилого мага и десятка воинов. Затем король поочередно обошел каждый камень и, остановившись между Гвенлином и Доуменом, принялся с интересом наблюдать за тем, как ловко орудуют эти двое. Толпа зрителей немедленно отреагировала на действия монарха приветственными возгласами и откровенной демонстрацией верноподданнических чувств в виде взлетающих вверх шляп, женских чепчиков и прочих предметов, подвернувшихся под руку добропорядочным гражданам Кангура. Это не было формальное или, хуже того – кем-то заранее организованное представление, простолюдины действительно любили Фернана, поскольку он был истинно народным королем, со всей своей неотесанностью, косноязычием и отвращением к показушному светскому лоску. Людям нравилось, когда Его Величество на каком-нибудь торжественном мероприятии вдруг ни с того ни с сего начинал прилюдно распинать за нерадивость кого-то из своих министров. А регулярные публичные порки мздоимцев и казнокрадов могли бы стать едва ли не самой главной статьей дохода королевской казны, если бы кому-нибудь пришло в голову продавать билеты на эти мероприятия. Модное кое-где словечко «популизм» было еще неизвестно в мире Тев-Хат, но Его Величество Фернан Первый весьма ловко оперировал самим этим понятием, поскольку искренне считал, что всенародная любовь – залог незыблемости его личной власти. Простояв около часа под лучами палящего солнца, король посчитал, что на сегодня народ достаточно осчастливлен его присутствием. Снова взойдя на трибуну, он еще раз пожелал победы самому достойному, затем низко поклонился публике и под грохот аплодисментов исчез во вспышке портального перехода.
К тому времени как король покинул Воловью Пустошь, камни Гвенлина и Доумена уменьшились примерно на треть. Видя столь феноменальное проворство парочки лидеров, остальные претенденты, потеряв всякую надежду составить им конкуренцию, побросали свои орудия труда и присоединились к толпе болельщиков.
Гвенлин, строго следуя советам инфернального компаньона, методично откалывал от своего шара относительно небольшие куски, затем раскалывал их и тут же оттаскивал в сторонку. Могучий Доу, наоборот, старался побыстрее раскрошить всю каменную глыбу, оставив проблему транспортировки осколков на закуску. К обеду юноша выполнил примерно половину задания. Аккуратно обработанная с четырех сторон сфера теперь больше походила на скругленный сверху и снизу параллелепипед. А гранитный шар соперника был завален обломками, которые вскоре стали сильно мешать Доумену, и ему, вольно или невольно, пришлось заняться их уборкой. Нелишним будет также упомянуть, что еще в самом начале финального испытания всякая охота красоваться перед уважаемой публикой и особами королевских кровей вмиг вылетела из головы бывшего ученика чародея. Обливаясь потом, он поспешил стащить с себя все железо, закатать рукава, а также расстегнуть молнию комбинезона.
К четырем часам пополудни оба претендента выполнили примерно три четверти всей работы и, выражаясь специфическим языком жокеев, шли ноздря в ноздрю. Без перерыва на обед и небольшого послеобеденного отдыха им было ужасно тяжело. Движения как Гвенлина, так и звероподобного Доумена были уже не такими резкими. Конечно, никто не запрещал молодым людям сделать перерыв, но каждый из них прекрасно понимал – любая остановка равносильна добровольному сходу с дистанции, поскольку после даже самой краткой расслабухи мышцы попросту откажутся подчиняться приказам хозяина. Единственное, что позволяли себе Гвен и Доу, это выпрямиться в полный рост и сделать небольшой глоток воды или кинуть в рот щепотку соли, чтобы компенсировать ее потери в организме за счет обильного потоотделения.
Заход дневного светила и наступившая за тем прохлада принесли участникам долгожданное облегчение. Стараниями магов-смотрителей с наступлением темноты над Воловьей Пустошью, беспощадно разгоняя мрак, зажглись сотни волшебных огоньков. К семи часам вечера от двух огромных гранитных шаров перед каждым из претендентов оставался относительно небольшой сегмент. Гвенлин сменил тактику. Он своей чудесной киркой начал сноровисто откалывать от общего куска гранита небольшие, размером с кулак, кусочки. Когда таких обломков накапливалось не меньше двух десятков, юноша вставал на колени и, не сходя с места, бросал их в общую кучу. После этого он вновь поднимался на ноги, брал в руки кайло, чтобы отколоть от оставшейся глыбы еще несколько кусков. У соперника Гвенлина не было такого классного инструмента, зато на стороне Доу была его феноменальная сила. Доумен Охотник решил взять на вооружение другую тактику, совершенно отличную от той, что выбрал бывший ученик чародея. Несколькими мощными ударами он расколол оставшийся монолит на десяток кусков весом примерно по двадцать пудов каждый и отбросил свое кайло в сторону. Затем подхватил один из тяжеленных камней, изловчившись, прижал его к груди и, рискуя заработать грыжу, с трудом сохраняя равновесие, поплелся к куче обломков.
При всей своей немыслимой занятости Гвенлин вовремя обратил внимание на задумку конкурента и, произведя в уме серию нехитрых вычислений, быстро сообразил, что, следуя выбранной им тактике, он никак не успеет закончить работу первым, хотя его кусок был раза в два меньше. По этой причине юноша размахнулся посильнее кайлом и начал крушить гранитную глыбу. В результате получилось так же, как было у Доумена: примерно с десяток одинаковых обломков весом по десять пудиков каждый. Другими словами, наш герой решил перенять тактику своего соперника. Кто-то из сторонних наблюдателей, пренебрежительно махнув рукой, скажет, мол, десять пудов не двадцать, что Гвену было намного легче, чем бедняге Доумену, и заветный приз уже в кармане юноши. Но, если оценивать объективно габариты претендентов, последнее утверждение насчет бесспорной победы нашего героя могло оказаться очень даже спорным.
Под ободряющий рев трибун Гвенлин и Доумен Охотник принялись планомерно очищать каждый свою площадку от последних обломков каменных шаров. Оба выбрали одинаковые приемы транспортировки: присесть, закатить камень на колени, прижать к груди, принять вертикальное положение, добрести до груды обломков и бросить свою ношу. Легко сказать: присесть, взять, донести… Измотанный до крайности Гвенлин вряд ли мог бы утверждать наверняка, какой по счету обломок проклятого гранита – десятый, сотый или тысячный – он бросил в общую кучу в тот момент, когда над полем раздался истошный крик восторженной толпы, а усиленный магией голос непонятно откуда взявшегося Его Величества Фернана Первого невыносимо ударил по мозгам:
