А обещанный некромантом дождь все не начинался.
Эрлик Черный подобрал катану и встал.
Склонив голову к плечу, внимательно посмотрел на меня. Я смотрел на него. Злость не приходила.
Владыка Мертвых убрал катану в ножны и сказал:
— К-72563, ваш приговор аннулируется. Вы свободны.
Развернулся и пошел прочь. Пошел даже не к выходу из ущелья, что могло бы меня наконец расшевелить. Он двинулся обратно, в по праву принадлежащее ему царство.
И только тогда я разогнул колени. Подобрал Тирфинг. Сомкнул пальцы на золотой рукояти меча. Поднялся на ноги. И сказал уходящему в спину:
— Эрлик Владыка Мертвых. Я, Ингве сын Драупнира, князь Свартальфхейма, вызываю тебя на поединок.
Он остановился. Некоторое время постоял недвижно. Медленно развернулся. И с жалостью — да, Хель побери, с жалостью! — поглядел на меня.
— Вот как. Здорово мой сын вас окрутил.
— Он не ваш сын, — тихо и зло ответил я.
— Мой, К-72563, мой. Моя плоть и кровь. Только он намного сильнее и страшнее меня. Я бы вас просто сожрал. Быстро. А он будет вас жрать долго, и вы еще будете при этом голосить от радости…
Да он меня и так уже почти что сожрал, мог бы ответить я. Радости, правда, нету.
Вместо ответа я наконец-то вытянул Тирфинг из ножен. Честно — я наполовину ожидал, что меч рассыпется у меня в пальцах грудой трухи. Нет. Не рассыпался.
Эрлик Черный смотрел на меня прозрачными глазами.
— Подумайте еще раз, К-72563. Кем бы вы его не считали, он мой. И поэтому, независимо от исхода придуманного вами дурацкого поединка, войну вы уже проиграли…
В ответ я хрипло расхохотался, и расхохоталась в моей руке древняя колдовская сталь. И в этот миг небо прорвалось столь долго собиравшимся ливнем.
Никакой особой чести не было в этой схватке, и уж точно никакой красоты. Мы скользили в грязи, которая потоками рушилась с отвесных склонов. Я пару раз падал. Он, удивительно, тоже. Когда я падал, он пытался меня достать. Я уворачивался, и ржавое лезвие полосовало воду. Когда падал он, все повторялось в обратном порядке. Нас обоих слепил дождь. Эрлик фехтовал лучше меня, но намного хуже Иамена. Он был слишком уверен в своих силах Он пытался играть. Я, напротив, совсем не был уверен, но на моей стороне оказалось прекрасное безразличие к собственной участи. Мой приговор аннулировали. Я был свободен жить — или умирать, неважно. Все было неважно под этой грозой, в ущелье, чьи стены тысячекратно отражали громовые раскаты. При каждой вспышке молний я восторженно орал, уклоняясь от его выпадов. Я плясал под дождем, стряхивая капли и мокрые волосы с лица. Когда наши клинки скрещивались, ржавая катана жалобно дребезжала. А Тирфинг? Убийца Тирфинг, истосковавшийся по настоящей схватке — он пел. И с каждым ударом лицо моего противника, то, что видно было под коркой рыжей грязи, корежил все более человеческий страх.
Наконец он ушел в сплошные защиты, и в одной, верхней, мне удалось его подловить. Отражая мой выпад, Эрлик слишком высоко завел руку с катаной — и, крутанувшись, я просто и бесхитростно заехал ему локтем по зубам. Он мешком свалился в лужу. Надо же, оказывается, и эта мертвецкая тварь может потерять сознание. Из разбитого носа Владыки потекла черная кровь. Тирфинг задрожал в моей руке. Трифинг звенел предвкушением — никогда не вытаскивай Меч-Демон из ножен, если не собираешься кого-то убить, иначе оружие обернется против тебя.
— Пасть закрой. — сказал я Тирфингу. — А то оставлю здесь навсегда.
Меч так рассвирипел, что где-то с секунду я ожидал удара. И все же удара не последовало. Тогда я отшвырнул клинок прочь и упал на колени рядом с… рядом с тем, кто лежал в грязи. Даже мысленно я не решался назвать его Эрликом, потому что это значило бы, что я признал собственное поражение.
Я тряс его за плечи. Я хлопал его по щекам. Я орал: «Иамен, очнитесь!». Я плескал в его лицо смешанной с глиной водой — хотя все вокруг и так было мокрее мокрого. Я даже пытался воспользоваться зажигалкой, но она совершенно отсырела, и подпалить некроманту пятки мне, к сожалению, не удалось.
Иамен не приходил в себя. Одно хорошо — не приходил в себя и его черный двойник. Не знаю, что у них там внутри происходило. Вполне возможно, что схватка почище нашего короткого поединка. Может быть, ничего. Наконец, совершенно отчаявшись, я вцепился ему в плечи и заорал в перемазанное грязью и кровью лицо:
Погляди-ка, Грег, как глаза черны,
У моей луны, у твоей луны.
Слушай, сучий сын, как поет она —
Не моя луна, не твоя луна…
Я досказал почти все стихотворение, я сорвал голос, перекрикивая плеск ливня и рев селевых потоков, когда снизу слабо прозвучало:
— Заткнитесь, Ингве. Декламатор вы отвратительный, а заклятие на меня все равно не подействует…
— К-какое заклятие? — простучал зубами я.
Только сейчас я заметил, как резко похолодало. Меня колотило. Промокшую и прилипшую к телу одежду насквозь продувало ледяным ветром.
— Ингве, — улыбнулся спасенный мной человек, — вы или дурак, или прикидываетесь. Первые два четверостишия — это же беллетризованный призыв некроманта.
Вот тут я плюхнулся на задницу и долго-долго молчал. Так долго, что, по всему, дождю следовало бы кончиться, а в промытом небе заиграть радугам. Однако никаких радуг не состоялось. Последние капли съела быстро высыхающая земля, и опять наползли рыжие рваные тучи.
Некромант, между тем, едва очухавшись, ухватился за свою возлюбленную катану. Нет, ржавчина никуда не делась. Но под ней, под уродливой бурой коростой, уверенно посверкивало серебро.
Почему я его спас? Почему не предоставил пауку сожрать паука, личинке закусить личинкой? Я не знаю. Не из благодарности. Какая, Хель, благодарность? Он засадил меня в эту яму, он и вытащил, невеликий подвиг. Не из жалости. Он добился-таки своего — я его не жалел. Не из дружеских чувств, не из долга. Даже не от восхищения его проклятым мужеством, хотя, пожалуй, это ближе всего к истине. А самый простой и правдивый ответ: не из-за чего. Из-за того же, что заставляло Нили плести кукол из черного тростника, растущего по берегам озера Хиддальмирр, и раздаривать игрушки детям. Из-за того, чего сам Иамен не видел в упор, не знал и не желал знать.
Оставшуюся часть дороги: последние метры по ущелью и спуск в долину — мы проделали в молчании. Один раз некромант спросил, не хочу ли я вернуть ему меч. В ответ я предложил Иамену отправиться обратно в царство его папаши. Он поинтересовался, цитирую, «чем вам так дорога эта чертова железяка». Я ответил, что это законное имущество моего клана, откованное моим дедом и принадлежащее мне по праву. Он спросил, с каких это пор Дьюрин стал моим дедом. Мне сильно захотелось прояснить это обстоятельство при помощи удара в челюсть, но нехорошо бить слабого. Впрочем, некромант оправлялся быстро. Шел, правда, пошатываясь, но вполне самостоятельно. Говорят, у членистоногих высокая способность к регенерации.
