Милокардеры она увидела на третий день, когда не хотелось уже ничего. И они были еще очень, очень далеко. К вечеру горы выросли совсем немного, а ведь она шла почти весь световой день, один раз лишь остановившись для передышки. Солнце садилось рано, но она упорно брела по остывающей пустыне под огромным месяцем, пока оставались хоть какие-то силы. Потом лежала, борясь с выкручивающей суставы болью, раскинув руки и глядя в сверкающий купол неба.
Только поначалу кажется, что небо — это много-много чернильной синевы и небрежная россыпь звезд на нем. Когда присматриваешься, становится понятно, что небо — это только звезды. Огромные, яркие, и крошечные, чуть мерцающие пылинки, утопающие в бесконечной глубине космоса. И вся чаша неба состоит из этих драгоценных пылинок, мириадов и мириадов миров.
И, возможно, где-то там, на земле другого мира на дальнем конце Вселенной тоже лежит кто-то уставший и смотрит в непостижимую чашу неба. Прямо на нее, Ангелину, сбежавшую принцессу, нарушившую главный принцип своей жизни — никогда не действовать, под влиянием эмоций.
«Принятые на эмоциях решения чаще всего оборачиваются неприятными последствиями», — часто говорила ей мать. Что же, она нарушила это правило, и последствия, определенно неприятные, были налицо.
Во-первых, заканчивалась вода, и если верблюдица могла терпеть, то Ангелине приходилось растягивать оставшийся запас по глотку, и иногда казалось, что она готова уже даже замуж выйти, если ей позволят напиться вдоволь и искупаться. Карта оазисов, нарисованная Нории, осталась в Истаиле, да и не помогла бы она ей — ее путь пролегал совершенно по иному маршруту.
Во-вторых, она совершенно упустила из виду, что по срокам на днях должен был начаться цикл, а это грозило определенными неудобствами.
В-третьих, ей постоянно хотелось есть, и пусть колючки не позволяли упасть в голодный обморок, этого явно не хватало.
А в-четвертых, она просто безумно устала. От бесконечного однообразного пейзажа, из-за которого казалось, что шагаешь на месте — настолько уныло и одинаково все вокруг было, от жары, от ночного холода и простуженного горла, от опасной пустынной живности — хорошо хоть, чудовищные песчаники не попадались на пути, от боли, которая стала почти привычной, от того, что она одна в этом мире песка, и упади она здесь — никто ее не найдет.
Наверное, именно поэтому она шла и шла вперед. Потому что не могла себе позволить такой нелепой смерти. И сыпучий песок под ногами, и грязь уставшего тела, и боль были ничем по сравнению со смертельными испытаниями, которые перенесли ее девочки. И от которых, если бы она была там, она могла бы их уберечь.
Дворец в Истаиле тревожно молчал. Нет, все так же выполняли свою работу слуги, и стража исправно несла свою службу, повара старались на совесть и даже лучше, и огромный сад был ухожен, как никогда.
Но бесконечная ярость Владыки, прорастающая за ночь высокими деревьями, открывающаяся новыми родниками и разворачивающаяся зелеными лугами за границу песка, ощущалась предгрозовым сумраком, тяжелым, густым — выйди на открытую местность и убьет накопившимся небесным напряжением.
Смелых не находилось. Был, правда, один бесстрашный Чет, общающийся так, будто ничего не произошло. Впрочем, его пятьсот лет отучали чего-либо бояться. Да и разговоры происходили урывками — они почти не встречались.
— Ты иссякнешь так, прежде чем найдешь ее, — сказал Владыке Чет поутру, выразительно кивая на пробившиеся сквозь стыки мраморных плит пола желтые полевые цветы и жилистые листья подорожника. — Возьми себя в руки, Нории, иначе я воздам ей за твою смерть.
Нории молча глянул на друга, и тот упал на колени, сгибаясь от хлестнувшей яростью силы и задыхаясь от нехватки воздуха.
— Ты ее и пальцем не тронешь, — пророкотал тяжело не друг — Владыка, и Чет только склонил голову перед прямым приказом Хозяина Истаила.
Ему досталось — но своего он добился. Больше Нории не истекал жизнью, и можно было надеяться, что и пустоголовая женщина скоро найдется, успокоит его окончательно.
Все-таки Рудлоги все по натуре предатели. Кровь не обманет, всегда возьмет свое. И врагу не пожелаешь иметь такую скорпиониху у сердца. А тут друг, ученик, надежда их земли и их племени.
Второй день шли поиски. Драконы облетали пустыню от берега моря до гор, опускались в поселения, просили задержать беглянку, если женщина появится, прочесывали Пески. Но как найти маленькую женщину на огромном пространстве огромной песчаной страны? Если неизвестно, каким маршрутом она двигается, да и жива ли еще?
Нории очнулся от начарованного сна только под утро, на следующий день после побега красной принцессы. На холодном песке, под пронизывающим морским ветром, клонящим листья пальм к земле, когда рассвет только-только занимался серым, и море тяжело несло высокие волны, с ожесточением выбрасывая их на пляж. Наступал прилив, и соленая вода поглощала песок, подбираясь к хлипкой пальмовой роще и унося в пене прибоя оставленные полотенца, фляги, таская туда-сюда тяжелую сумку, собранную слугами для отдыха господина и его шеен-шари.
Море прыскало брызгами, с шорохом опадающими далеко за пределами кромки воды; от брызг дракон и проснулся. Открыл глаза, убедился, что то, что он помнит, ему не приснилось, прикрыл веки, останавливая расходящуюся от него силу, прорывающуюся сквозь песок странными растениями с колючками и нежно-розовыми бутонами, источающими сладкий аромат, и послал Зов.
Всем детям Воды и Воздуха оставить любые дела и отправляться на поиски Ангелины Рудлог. При обнаружении обращаться учтиво и доставить во дворец в целости и невредимости.
Кто бы мог подумать, что в этой выдержанной, алмазно-твердой, почти успешно противостоящей ему женщине столько безрассудства?
Он ожидал, что принцесса снова попробует уйти, скорее всего ночью, из дворца. Слишком спокойно она восприняла его отказ, слишком быстро согласилась. И был готов к этому. Но как мог он вообразить, что ледяная Рудлог, со всей ее рассудительностью, склонностью к планированию, с неудачными опытами предыдущих побегов решится сбежать без подготовки? Не взяв с собой ни карты, ни запасов, по незнакомой местности, беззащитная перед неумолимой жестокостью раскаленных Песков.
Нории искал ее с утра до ночи, пока держали крылья. Затем на последних каплях силы возвращался в Истаил, отпивался кровью и падал на кровать. От усталости сон приходил не сразу, и красноволосый дракон вспоминал, анализировал, думал.
Мог ли он отпустить ее, когда она попросила?
Мог. Но тогда она бы не вернулась к нему. Несмотря на ту близость, что он тщательно и осторожно создавал, пытаясь не передавить — зов ее земли все еще был силен.
