Когда от красной большой рыбины остались только кости — Ани выгрызла даже толстую шкурку, высосала ее досуха, — и второй день стал клониться к закату, она набрала в бурдюк воды, сложила вещи, сняла амулет, связала все это и обернулась в верблюдицу. Продела голову в подготовленную петлю, и, бодаясь, помогая себе ногой, надела-таки на шею. Попила напоследок, пока не отяжелел желудок, погрызла зелень. И побежала дальше, в наступающую ночь. Это раньше была опасность испечься на жаре, если спать днем, а бежать ночью. Теперь она могла себе позволить идти в темноте.
Под утро плато приблизилось совсем немного. Но бежалось совсем бодро и весело, и песок уже казался не таким вязким, и серый рассвет не таким пугающим. И горы подросли еще на палец. Все ближе и ближе к дому, все дальше и дальше от красноволосого дракона, который не сумел найти ее. А она справится, обязательно. Обязательно. И жара, и усталость ей нипочём. И есть силы не спать, а бежать дальше — и она бежала, когда солнце уже прошло утренний путь и встало над головой, и когда стало уходить вниз.
Под ногами вдруг дрогнула, посыпалась земля, и она, больше на инстинкте, чем осознавая, что делает, отскочила в сторону, побежала, ускоряясь, от знакомого рева и крутящихся, поднимающихся вокруг песчаных фигур. Краем глаза увидела, как щенок тер-сели ушел в землю.
Быстрее, быстрее. Она, виляя, задыхаясь от ужаса, неслась вперед под палящим солнцем, уходила в стороны от лап песчаников, стремительно нагоняющих ее, пытающихся ухватить, разорвать пополам, и не успевала. Следующий удар пришелся вскользь — маленькая белая верблюдица отлетела в сторону, ударилась носом, засочившимся кровью, об землю, и тут же, не раздумывая, превратилась в птицу, забила крыльями, взлетая, уходя от гигантского кулака. Груз на шее тянул ее к земле, и взлететь высоко не получилось, вниз капала кровь, и белая морская птица, тяжело взмахивая крыльями, двигалась чуть выше несущихся за ней песчаников, которые взмывали из песка фонтанчиками, и их становилось все больше, и рев стоял такой, что воздух вибрировал, отзываясь в крыльях и в теле.
Духи жестокой пустыни не отставали, привлеченные кровью, она слабела, глядя на приближающееся отлогое плато. Совсем невысокое и небольшое, будто на землю положили большую, неровную, очень тонкую черную плиту. Дотянуть бы. Дотянуть, Ангелина!!!
В пустыне расстояния обманчивы. Она, преодолевая слабость, «ныряя» к земле, когда появлялся просвет, и снова поднимаясь, летела несколько часов, собирая за собой целую армию песчаников. И когда уже в сумерках рухнула на остывающий камень, сил не было даже посмотреть назад. Сознание мутилось, уплывало, птичий облик брал свое, и она, сделав усилие, обернулась. Полежала немного, ощущая во рту привкус крови. Послушала рев, повернула голову. У скалы бесновались десятки песчаных духов, сыпали песком, крутились вихрями, но не могли пройти по скальному основанию. И да, вдали виднелись еще фонтанчики — словно она своей кровью собрала сюда всех чудовищ пустыни. Сколько же их будет к утру? И не насыплют ли они достаточно песка, чтобы достать ее?
Одевалась снова медленно, кривясь и всхлипывая от боли и следя за песчаными монстрами краем глаза. Попила, всего несколько глотков. И пошла дальше, по черной «плите», к горам. Их уже не было видно, но она чувствовала, ощущала всем телом направление, и не нужно было уже останавливаться и проверять себя. Семья была там.
Показалось, или вдалеке мигнули огни — будто там было поселение? Принцесса всмотрелась. Огни, голубоватые, подрагивающие, мерцали впереди, и она пошла быстрее, по быстро холодеющему камню. Оглядывалась, звала щенка, переживая, не съели ли его песчаники, и жалея, что так и не дала ему имя.
Через пару сотен метров под ногами что-то захрустело, затрещало. Ангелина прошла еще несколько шагов, не выдержала, опустилась на корточки, пощупала землю — что же так хрустит? Под ногами была какая-то мешанина из сухих толстых палок, круглых камней — она подняла один и сжала судорожно руку.
На нее, скалясь белыми зубами, темными провалами глазниц смотрел человеческий череп. Она выронила его, в ужасе присмотрелась.
Кости, человеческие кости были повсюду. Глаза выхватывали черепа, торчащие из тонкого слоя песка ребра, рукоятки оружия, сотни, тысячи искореженных, рассыпавшихся от времени скелетов. Одно огромное кладбище под открытым небом, тихое, забытое Богами и людьми.
Оно лежало на ее пути. И принцесса, осторожно, глядя под ноги, чтобы не тревожить покоя мертвых, пошла дальше. Останавливалась, обходя останки — не только человеческие, часто попадались и лошадиные скелеты. Что же это за место? Что произошло здесь? Почему они не погребены, как положено, почему остались под палящим солнцем?
Взошла луна, и взгляд стал замечать детали. Вот лежит труп лошади, под ней, явно придавленный — человек, а рядом — еще один скелет с разрубленными ребрами. Вот двое противников, сцепившихся при жизни, да так и не разжавших смертельных объятий после смерти. Там человек со срубленной наискосок ногой — бедренная кость срезана, как лезвием, — а рядом с ним прижавший сухую костяную кисть к груди воин, сжимающий искрошившееся лезвие. Вокруг было огромное поле боя, и из мешанины костей восставала страшная, забытая история, и Ани дергалась от раздававшегося в полной тишине хруста, когда наступала на скрытые нанесенным песком останки, и тревога в душе росла, подкрепляемая суеверным страхом и чем-то смутным, заставляющим тело сжиматься, покрываться холодным липким потом. Словно души павших бойцов сумрачно и укоризненно следили за ней, и казалось ей, что она видит загорающиеся призрачным голубоватым пламенем темные глазницы, и слышит тихий шепот, угрожающий, шипящий.
Шепот проникал в голову, убаюкивал, тянул к земле, перед глазами плясали красные точки — то ли усталость от того, что не спит вторую ночь, брала свое и не было вокруг ничего, кроме пустых костей, подсвеченных луной, то ли и правда ужас, змеящийся холодным напряжением по телу, появился не на пустом месте, и нужно было скорее уйти отсюда, пока с ней не случилось что-то куда более страшное, чем песчаники.
Ангелина шла. И не замечала, как мягко поднимаются из земли за ее спиной призрачные огни, как следуют за ней, почти касаясь затылка. Веки ее слипались, движения становились вялыми, тяжелыми, и она брела, уже не понимая, спит или нет. Брела, пока не рухнула на камень, на старые кости, с закрытыми глазами, заснув на ходу.
Земля прорастала сочной травой с белыми полевыми цветами, синим покрывалом глядело сверху небо, и в ярком солнечном свете сражались две армии. Кричали люди, хрипели кони, падали всадники, лязгало оружие, стонали умирающие, и белые цветы окрашивались в красное, и месиво было такое, что непонятно было, где свой, где чужой, кого рубить, убивать, уничтожать.
