Армия Рудлога уходит, уводит армию Песков назад белоснежный дракон. А красноволосый Мастер Клинков роет могилу среди тел павших. Он не может похоронить всех, но одному он обязан отдать последние почести. И белая призрачная птица садится к уставшему, раненому, сгорбившемуся дракону на плечо, тихо прижимается к его щеке и горюет вместе с ним.
Она проснулась перед рассветом, среди костей и проржавевшего оружия, с мокрым лицом и тяжелой головой. Рядом спал щенок тер-сели, и вставало солнце, и ничего не было вокруг страшного. Страшное осталось в прошлом. И принцесса, задумчивая, с комком в горле, снова пошла вперед. Порезалась, оступившись на камнях, но боль была далекой, ненастоящей. И вокруг все было зыбким, нереальным. По сравнению с отчетливой реальностью сна.
Плато снова спускалось в песок, а в нескольких сотнях метров от него стояло поселение. И Ангелина, прихрамывая, оставляя на песке кровь, побрела туда, откуда слышалось блеянье баранов, пахло дымком и едой. За хлипкими глиняными домишками вставали горы и казались совсем близкими. Сколько же до них километров? Двадцать? Сто? Далеко справа от себя она с удивлением увидела светлую полосу моря. Неужели она ночью, когда шла за тер-сели, так далеко ушла обратно к берегу? Или тут море врезалось в сушу заливом?
Люди встретили ее настороженно, недоверчиво глядя на плато за ней. Старший, смуглый пожилой мужчина, вышел навстречу, и она осторожно поклонилась, учтиво пожелала людям здоровья и сытости, и много воды, и попросила остановиться здесь на несколько часов, отдохнуть и поесть, если добрые жители накормят путницу.
Женщины сочувственно заахали, кто-то рассмотрел тер-сели у ее ног. «Добрый знак, добрый!», — загомонили в толпе, и старший нехотя кивнул, всматриваясь в ее лицо и думая о чем-то, и хмурясь.
Ее провели в маленький дом на окраине поселения, и пожилая женщина молча обмыла ей ноги, повязала чистыми тряпками. Поставила перед ней тарелку с лепешкой, налила стакан кислого молока. Чумазая ребятня теребила щенка, и тот заливисто лаял, играл с малышами, то и дело в окна, в двери заглядывали любопытные лица — мужские, женские.
В этом тепле, на мягком ковре, с хлопочущей вокруг нее хозяйкой дома, вдруг навалилась страшная усталость. И тело вспомнило о боли. И руки дрожали, когда она пыталась взять лепешку, и стакан она чуть не выронила. Мышцы снова крутило, ощутимо ныл живот — вот-вот пойдет лунная кровь, и хотелось лечь, закрыть глаза, и не думать ни о чем. Потому что впереди был еще долгий путь, а она так чудовищно вымоталась, что снова окружающее стало восприниматься нереальным и зыбким, и казалось, что вот-вот произойдет что-то страшное, что не может быть так все спокойно и тихо с нею.
И Ани почти не удивилась, услышав снаружи крики. Отставила так и не попробованное молоко, положила лепешку, поднялась тяжело, шатаясь, и вышла, аккуратно ступая перебинтованными ногами.
Люди кричали и рыдали, и у нее появилось стойкое чувство повторения уже виденного. Мужчины загоняли женщин и детей в дома, отвязывали животных, показывая руками куда-то в сторону плато.
А оттуда, в клубах песка, под рассветным солнцем с ревом двигались десятки, а, может, и сотни песчаников. По ее следам. Это она привела их сюда, и из-за нее погибнут люди. И щит не спасет, потому что поселение большое, и дракон не услышит, не успеет, потому что она слишком далеко.
Ангелина Рудлог, чувствуя, как кружится голова от слабости, вздохнула судорожно, преодолевая ужас, сделала шаг, другой, не обращая внимания на сердитые окрики мужчин, нащупала амулет, подаренный драконом, и медленно пошла навстречу приближающейся песчаной смерти.
Люди из пустынной деревни, застыв, наблюдали, как движется маленькая фигурка навстречу стене ревущего песка, как шатается она от порывов ветра — чудовища уже были так близко, что ее почти не было видно. Как вскидывает руки — и ударяет от нее высоченная, почти до облаков стена воющего, ревущего, рвущего барабанные перепонки нестерпимого белого жара, сметающего песчаных духов, оплавляющего песок в стекло, как несется волна огня по черному плато, тающему, взметающемуся дымом превращающихся в прах костей, и уходит далеко за него, образуя ровную блестящую поверхность, отражающую ослепительное солнце, застывающую огромными вязкими пузырями.
Люди, преодолевшие священный ужас и подошедшие к кромке стеклянного, уже начавшего трескаться поля, нашли странную женщину без сознания, бережно подняли ее на носилки и унесли в дом.
Владыка Нории, допивающий утреннюю чашу с кровью — вокруг жадно глотали кровь его соплеменники, а Чет уже стоял, готовый к обороту, — вдруг поднял голову, прислушался, нахмурился.
— Я знаю, где она, — сказал он коротко, отбросил чашу и, обернувшись, стрелой полетел на северо-запад.
Ани пришла в себя. Лицо, обожженное собственным же пламенем, горело, болели руки. Она приоткрыла глаза — лежала на низком топчане, покрытом овечьими шкурами, а на нее со стены глядела маленькая ящерица-хамелеон, с хвостом, согнутым запятой, и выпученными черными глазками.
Принцесса улыбнулась, потянулась мысленно к ящерке, считала ее ауру. В теле было легко и пусто, и амулет тоже был совсем пустым — красные лепестки дивного цветка были плотно сомкнуты, и лишь ритмично пульсировали в такт ее сердцу. Похоже, она излила себя почти досуха.
— Госпожа, куда же вы! — всплеснула руками хозяйка дома, когда Ани показалась в дверях.
— Домой, — сказала Ангелина тихо. — Мне нужно домой.
— Да отдохните же вы, — уговаривала ее женщина с опаской, — вы хоть и великая колдунья, повелительница огня, но еле держитесь. Мы плов готовим, выходим вас, проводим…
Принцесса не слушала ее, шла мимо домов и загонов, мимо выходящих на улицу людей.
— Она уйти хочет! — жалобно крикнула женщина кому-то из-за ее спины, и Ани увидела, как выходят на дорогу мужчины — с виноватыми и тяжелыми взглядами — как смотрит хмуро старший деревни из толпы преградивших ей путь жителей.
— Госпожа великая, — сказал он, — не гневайтесь, не можем мы вас отпустить. Прилетал дракон, велел вас задержать, если придете. Не можем мы против воли Владыки пойти, госпожа.
Старшая Рудлог усмехнулась одними губами. Создала щит и пошла дальше, раздвигая толпу мужчин сферой щита, не слушая их уговоры, мольбы и просьбы. Далеко за пределами деревни она подняла голову, посмотрела на горы. Почти высотой с нее, совсем недалеко. Дойдет конечно. Разве может после всего она не дойти?
Слабость ударила внезапно, когда она пыталась обернуться птицей, и принцесса упала на песок, хватая ртом воздух. Щит тренькнул и рассыпался со звоном. Попыталась еще — в верблюдицу. Снова упала, тяжело дыша, чувствуя, как кружится голова. Подышала немного, собралась, вспомнила маленькую ящерку, сосредоточилась. И опустилась на песок четырьмя белесыми лапами, чувствуя жар раскаленной пустыни брюшком. И побежала вперед.
