— Не откуси мне нос, чудовище, — засмеялась Элор.
— Голошкур, закрой двери.
Верный адъютант мигом прикрыл дверь тронного зала и понимающе осклабился.
— Дурак! С другой стороны.
Известие о свадьбе поразило всех без исключения. Год бурлил, как кипящий котел. Не было ни дома, ни угла, где бы не говорили об этом. Ставры восприняли слух спокойно и даже весело. Но их терпимость и добродушное отношение к предстоящему событию казались аллери ничем иным, как подтверждением животной похоти и грубой простоты. И если на разврат королевы еще можно закрыть глаза, то свадьба с инородцем-ставром! Аллери не хотели короля-ставра, и многие кричали, что уйдут в соседние королевства, чем станут служить ставру.
Объявив о свадьбе, отступать было нельзя. Замечая недовольство подданных, Элор лишь сжимала зубы, говоря:
— Ничтожества! Им не дано понять…
— Чтобы понять, им надо быть нами, — сказал Стас.
— Это так, — сказала она. — Как я решила — так и будет!
Стас опасался бунта. По его приказу верные ставры охраняли покои королевы, оружейную и сам дворец. Но присягнувшие Элор воины и слуги во дворце не выказывали недовольства. Им хорошо платили, и они служили со всем рвением, понимая: случись что с королевой — и им несдобровать.
Был пойман еще один жрец. Не решаясь появляться в Ильдорне, он подстрекал жителей пригородных поселений к восстанию против «распутной королевы». Его схватили не ставры, а королевский патруль, и Стас был рад этому. Значит, не все еще потеряно.
Подстрекателя доставили во дворец, и Элор пожелала лично взглянуть на него.
— У меня слово для тебя, королева, — сказал жрец. Сопровождавший королеву Стас заметил в его глазах огоньки безумия. Фанатик, подумал он, надо за ним присмотреть.
— От Мирхема. Наедине.
— Нет! — отрезал Стас. — Скажешь свое слово здесь и сейчас!
Элор вопросительно взглянула на него и перевела взгляд на пленника.
— Говори!
— Я скажу то, что ты знаешь сама. Ты спишь со ставром, ты опозорила трон Ильдорна, ты надругалась над святынями и нашими богами…
— Что? — Элор встала с трона и подошла к посланнику. — Надругалась? Я?
— Ты творишь мерзость, ты не королева!
Стоящие у трона ставры зарычали. Они обожали свою королеву. Мечедар протянул руку, успокаивая их. Он видел: Элор хочет сказать.
— Жалкий червяк! Знаешь ли ты, что такое любовь, жрец?
— Я люблю бога и готов умереть за него!
— Нельзя любить бога, не зная любви! Знал ли ты любовь, жрец, отвечай? — повторила Элор. Голос ее дрожал.
— Нет, — ответил, как плюнул, посланник.
— Тогда как смеешь осуждать, когда не знаешь? — она выхватила кинжал, и Стас не смог помешать ей. Острие клинка уперлось жрецу в грудь. Фанатик сжал губы и молчал. Сталь пронзила одежду, кровь струилась по балахону жреца, но он стоял, не отступая. Все в зале с ужасом смотрели на это. Элор ослабила натиск:
— Ты сказал, что велели, а теперь говори правду. Ты думаешь так же, как Мирхем?
— Да, — сказал фанатик.
— Охрана! — два воина схватили окровавленного жреца и выжидающе смотрели на королеву.
— Обезглавить, — глухо произнесла Элор. — Сегодня же.
Мертвящая тишина повисла в зале. Фанатика увели.
— Что? — Элор обвела взглядом кучку старательно отводящих глаза придворных. — Может, кто-то недоволен моей волей?
— Нет, госпожа, — словно очнувшись, хором заговорили они.
— Тогда почему никто из вас не убил его на месте, когда здесь, в этом зале, он оскорблял вашу госпожу?
Они молчали. Мечедар смотрел на Элор: взгляд королевы метал молнии, а рука нервно сжимала висящий на поясе клинок.
— Или вы тоже думаете так?
— Нет, госпожа…
Стас видел: Элор не верит им.
— Кто из вас способен умереть за любовь?
Тишина. Элор смотрела так, что даже Стас почувствовал себя не в своей тарелке.
— Вы все — ничтожества. Вы служите мне, но не верите в то, во что верит ваша королева! Как я могу доверять вам?
— Я верю, госпожа, — низко поклонившись, сказал какой-то старик.
— И я, — улыбнулся Мечедар.
Элор кивнула:
— Хотя бы двое… Кто из вас любил, как надо любить, тот знает, что я не отступлю, чтобы ни случилось! Я не боюсь ни Мирхема, ни его грязных речей!
Когда придворные разошлись, Элор подозвала советника, того самого старика.
— Вели отпустить жреца из тюрьмы. Казнь отменить.
Советник поклонился, подтверждая, что понял, но Элор не закончила:
— Пусть идет и передаст Мирхему: еще одно слово — и я велю сравнять Кен-Данар с землей! Иди.
Советник поклонился еще раз и ушел.
Едва их оставили наедине, Стас схватил Элор, прижав к себе:
— Ты пугаешь меня!
— Довольно, Мечедар! Я сделала так, как надо.
— Боюсь, жрецы не поймут твоего жеста. Ты прилюдно приказала его казнить и тайно отпустила… Люди решат, что ты жестока и зла.
— А если я хочу этого? Хочу, чтобы меня боялись. В первую очередь Мирхем и его люди. Мне важно лишь то, что скажешь ты, — Элор взяла его за руку. Их взгляды встретились, и Стас не мог не улыбнуться, глядя в ее глаза. Этим глазам он прощал все.
Они страстно поцеловались.
— Неужели тебе нравится целовать меня? — спросил он. — Представляю свою морду со стороны.
Она тихо засмеялась:
— А я закрываю глаза…
— А я не могу на тебя насмотреться!
— Пойдем в покои.
Они миновали окаменевшую стражу и по коридору пришли в спальню Элор. Едва закрылись двери, железная королева обняла Стаса и расплакалась.
— Не плачь, — Стас гладил ее и радовался, что она плачет.
— Я не хочу быть жестокой, но я должна, понимаешь?
— Понимаю, Элор. Таков твой мир. Такова власть.
— В твоем мире разве не страдают?
— Страдают, и еще как.
Она понемногу успокаивалась. Стас поднял ее на руки и качал, как ребенка. Это было так легко.
— Теперь ты понимаешь, что значит править, — сказал он. — Власть не может без насилия, Элор, ты не уйдешь от этого, как бы ни старалась. Ни один правитель не уйдет. Добренькие не правят.
— Значит, так тому и быть, — она запустила пальцы в его гриву.
— Айрин обвиняли в жестокости. Теперь то же скажут о тебе.
— Мне все равно.
— И мне.
Они обнялись, стоя перед огромным зеркалом. Стас видел ставра Мечедара и Элор, хрупкую девушку, прижавшуюся к его плечу. Нужно ли ему что-то еще? Есть ли разница, ставр ты или человек, если ты счастлив? И что для него старый мир, если здесь он чувствует себя счастливым?
До свадьбы оставались три дня. По этому случаю Элор освободила от пошлин всех въезжавших в Ильдорн купцов, и город превратился в огромный рынок. Не столько корысть, но главным образом любопытство влекло в город тысячи любопытных со всех концов Долины и других городов мира, прознавших о свадьбе королевны и ставра.
