— Да я хрупкая и нежная девушка! — гаркнула в ответ духовник и попыталась изобразить полагающийся уважающей себя ратишанке обморок.
Испуганная Валент (в ссорах Танка до обморока ещё ни разу не доходила) рванула к красиво оседающей подруге; вор подтянулся поближе, чтобы в случае чего поймать тело. Но тут бедро «хрупкой и нежной девушки», что, несмотря на всю свою хрупкость и нежность, поесть любила и миниатюрной не была, задело чугунок…
Полёт летающей тарелки, что так восторженно воспевался во всех популярных лубках, свитках и чародейской паутине, не был столь эпичен, как полёт одного обычного старого чугунка со слабо закреплённой подставкой. Под дружный визг травницы, хозяйки, бабки-охранницы, двух соседских обормотов и, собственно, обморочной старая закопчённая тара опасно накренилась, проседая по одному краю, а после, печально взбрыкнув оставшимися ножками-подпорками, полетела вниз. Застигнутый врасплох Виль только хекнул, но даже в этом неблагородном звуке сквозили обида и глухой укор.
— Да что ж это делается!?! — визгливо заголосила старушенция, хватаясь за сердце и любопытно подбегая к расплывающейся вокруг тела луже. — Совсем забили иродки столичные!!! Замучили ребятёнка!!! А он мне ещё дров поколоть обещалси-и-и!!!
Последнее было наглым враньём, ибо к приютившему компанию семейству соседская вечно скучающая без свежих сплетен и интриг старуха не имела никакого отношения, а от котла детей гоняла исключительно из любви к этому благородному занятию. Впрочем, на её причитания никто особого внимания не обратил, всем было интересно посмотреть на свежеприставившегося. Виль побледнел ещё сильнее, словно отторгая пятна неучтённого загара. Губы посинели, намекая на остановку сердца. Волосы, напротив, приобрели жизнеутверждающий зелёный оттенок. Лицо (точнее те части, что были заметны из-под треснувшего чугунка) осунулось и тоже посерело. Так и не успевшая качественно упасть в обморок Яританна на четвереньках подползла к телу и настороженно сдвинула летательный агрегат черенком злополучной ложки.
— И что, говоришь, это за зелье было? — подозрительно поинтересовалась духовник, глядя на изумрудные пятна на распухшем, словно дрожжевое тесто лице.
— Да кто же теперь разберёт, — пожала плечами травница и, отобрав ложку, пару раз тыкнула в особо подозрительные места. — Изначально собиралась просто обще тонизирующее для снятия отёков сделать, потом вспомнила, что его кожа мне не понравилась, потом подумала про тот чудненький состав из серой книги, что обещал ещё и сведение волос. Дай, думаю, попробую. У меня же кожа чувствительная на ногах…
— А он после этого бы выжил? — вкрадчиво, уточнила Чаронит.
— Ну, ты ж как-то выживала, — растерялась совсем Эл.
Опухшие зеленоватые веки резко распахнулись, являя миру серые, почти побелевшие от ярости глаза с затейливым узором лопнувших капиляров.
— Убью!!! Обеих!!! — взревел раненым бизоном покалеченный вор.
Познавшая на своей шкуре всю тяжесть мужского гнева (чай, душить её пытались не в первый раз) Яританна понятливо кинулась в сторону, откатилась под забор, тихо шизея от собственных рефлексов и ловкости, и попыталась оперативно скрыться кустами. Алеандр, столь ценными рефлексами не обладающая, сразу же попала в болевой захват и была бы непременно придушена особо жестоким способом, если б не валяющаяся под рукой подпорка для котелка. Оказывается, один меткий удар в живот этой корявиной способен качественно изменить диспозицию сил, а скрючившийся, грубо матерящийся человек не может удерживать уступающего ему в силе противника.
— Виль, Вилька, — попыталась она погладить по голове сжавшегося баранкой паренька, но прикасаться к подозрительно загустевшей субстанции было противно и страшно, — прости. Мы же не нарочно! Это Танка, наверное, что-то в ингредиентах перепутала или переварила. Ты не стесняйся, описывай симптомы, я тебе сейчас антидот сварганю! Я такой рецепт универсального антидота знаю!
Снежев ничего не отвечал, лишь слегка хрипел от избытка чувств и шарил рукой в пространстве, в поисках топора или той самой треноги. Ярость его была очевидна, но из-за боли в солнечном сплетении пока не направленна. Под руки попадались лишь пучки сена, чугунок и ложка, и если первое им проигнорировалось, то вторым и третьим юноша не преминул запустить в обидчицу из-за плеча. От чугунка ловкая боевая травница лихо увернулась, успев даже прикрикнуть на неадекватного пациента, правду завершение отповеди прервала прилетевшая на звук ложка. Девушка обиженно всхлипнула, схватившись за ушибленную щёку, и только собралась возмутиться ложкоприкладству по отношению к слабому полу, как Виль начал поворачиваться. В глазах, точнее в одном, что сейчас был свободен от слизи, полыхали отсветы Подмирного пекла; лицо воспалилось, покрывшись рыхлыми бороздами уменьшающейся отёчности; из глубокой ссадины на лбу сочилась кровь, смешиваясь с составом сетью багряных разводов; оскал стал удивительно открытым и дружелюбным до кончиков клыков, ноздри предвкушающее трепетали, как у бешенного мустанга. Девушка невольно попятилась, а потом и вовсе, заорав не своим голосом, попыталась убежать, когда получившийся монстр слишком проворно для своего состояния выбросил вбок руку, вцепившись разбитыми пальцами в чудом уцелевший край ардака.
— Прибью тварь! — зарычал монстр и ещё больше ощерился.
Алеандр снова взвизгнула, попыталась высвободить подол, опять взвизгнула, пока болезный пытался подняться, рванула на груди шнуровку такой неудобной в боевых действиях одёжи, заорала: «Спасите, убивают!» и со всей возможной прытью перемахнула через забор, распугав хозяйских кур и соседских любителей дармовых развлечений. Её крики, под аккомпанемент яростных мужских воплей на тему убийства и насилия раздавались то в одном, то в другом «луче» посёлка, благо быстро бегать прыгать и преодолевать препятствия добытчица ингредиентов умела. Вор, как оказалось тоже, хоть из-за недавнего ожога и отставал на поворотах.
Гвалт их забег создавал знатный, щедро сдабривая человеческие вопли воплями перепуганной скотины, треском ломающихся досок и хлюпаньем луж и отстойных канав. Яританна, слыша такую какофонию и, в красках представляя происходящее, испуганно тряслась и, наплевав на чистоплюйство и брезгливость, жалась к таким тонким, но сплошным дверям своего укрытия. Укрытие не впечатляло. Даже с большими с уступками, даже с закрытыми глазами. Глаза тут вообще были не определяющим моментом, поскольку сельский сортир, в принципе, не был местом особенно интересным для наблюдения. Одиноко стоящая в конце небольшого огородика будка, накрывалась от дождя куском третьесортной дранки, снятой, видимо, со сгнившего сарая. Стены снаружи украшали поросли молодого мха, изнутри — абстрактные рисунки на тему нехватки лопухов и избытка свободного времени. Пол-дырка широкого функционального назначения, кроме своей исключительной загаженности (у двух поколений селян определённо был патологический понос) напрягал подозрительным покачиванием и мерзким скрипом. Зато наблюдать из этого сооружения оказалось не в пример лучше, так как огромная щель над дверью давала не только доступ к свежему воздуху, но и служила незаменимым источником информации о происходящем загоне.
