осыпая камнем, пылью, снегом. И пошла цепная реакция — что впереди, что позади —
страшный грохот обвала: край ущелья, с которого Лиса начала переправу, ушел вниз
вместе со скалой. Приютивший девушку уступ начал оседать, расщелина меж валунами
выпустила кошку. Трос перестал держать, полетел вниз за грузом, срывая с плеча
Лисы автомат, утягивая хозяйку в пропасть. Девушка освободилась от веревки,
отпуская ее на волю вместе с оружием, и повисла на ноже и честном слове. Куда
теперь? Позади — Нагасаки, впереди — Хиросима.
Под ногой обвалился камень, нож стал выходить из проема.
Алиса, морщась от напряжения, полезла вверх, хватаясь скорей за воздух и голый
энтузиазм, чем за вибрирующие вместе со скалой выступы, осыпающиеся камни. Какой-то
миллиметр и доля секунды разминули ее с ухнувшим вниз валуном, что держал когда-то
кошку. Девушку оглушило и осыпало мелкими осколками.
Как Алиса выбралась, и сама не поняла. Не иначе взлетела.
Пробежала по дрожащей поверхности подальше от края пропасти и упала, прикрыв
руками голову и уши. Минут двадцать стоял гул и, наверное, столько же скалы
гоняли его эхо от вершины к вершине. Наконец, все стихло.
Сталеску села, еще не веря, что жива. Стряхнула с волос пыль и песок, вытряхнула
камешки, что попали за ворот куртки. И замерла, не веря своим глазам: взрыв
разгладил местность, как утюг. Он словно произошел не в ущелье, а здесь.
Огромные глыбы лежали поверженными гигантами вместе со своими карликовыми
сородичами, разделяя каменным барханом две впадины: прямо и недалеко слева.
Открылся шикарный обзор.
Странно только, что не сошла лавина. Впрочем, с нее станется, пожалует еще.
Лучше и не поминать…
Девушка поднялась и пристально оглядела окрестности, прикидывая свои шансы и
возможности. Взгляд зацепил что-то странное в низине слева. Рука автоматически
пошла к биноклю, висящему через плечо до взрыва, и Сталеску с удивлением
обнаружила его на месте. Надо же, выжил!
Приложила окуляры к глазам, вглядываясь в заинтересовавшую ее точку. На человека
похоже. Наладила фокусировку. Так и есть! Кого-то придавило камнями — ногу видно.
Еще один труп молитвами Сталеску появился.
`Все, хватит', - подумала, убирая бинокль за спину: `Подвергать свою жизнь
опасности, чтоб забрать чужую. Во имя чего?! Спокойного сна граждан? Так он и
так спокоен, в неведении'. А у нее уже бессонница. Рота мертвецов во сне ее ждет,
в небеса зовет.
`К Гнездевскому, ребята, двигайте. Я выхожу из игры', - пошагала по камням вниз,
к несчастному, попавшему в обвал. Может, жив еще? Она сможет помочь? И тогда
ряды погибших от ее руки не пополнятся, и пусть капля благодати — спасения, во
имя жизни, а не смерти, но упадет на душу, исцеляя застаревшие язвы цинизма и
зла.
`Не мое это, не мое — убивать', - думала, бредя по камням. Ее шатало от
усталости и пережитого напряжения и отчего-то слезились глаза. Может, пыль
попала? А может… осколочек той жизни, что она не планировала забирать, да
забрала?
Человека было отчетливо видно. Лиса могла сказать, что он точно был брюнетом,
носил обувь 42 размера и делал наращивание ногтей в том салоне, что и искомый
граф Рицу. Более ничего. Потому что из-под гранитных глыб были видны лишь
верхняя часть головы: лоб, волосы; да две части тела — кисть руки и нога.
Хорошая могила, — оценила Лиса и потянулась за фляжкой: надо бы помянуть
невинноубиенного, раба Божьего… Как его звали? Неважно. Противно, что еще один
на ее совести.
Сталеску поморщилась, отворачиваясь. Сняла стакан с фляжки, открутила крышку с
горлышка… и замерла, почувствовав чей-то взгляд. Мертвец жив? Ага, и смотрит
сквозь камни на своего убийцу.
Девушка вскинула взгляд и… встретилась с глазами графа. Бэфросиаст лежал прямо
перед ней, напротив убитого. Левое плечо и грудь придавлены валуном, тело
наполовину засыпано камнями. То, что мужчина жив — чудо. А жив точно: смотрит на
девушку, моргает, щурится. Зрачки огромные, над бровью кровоподтек, у угла губ —
кровь, щека вспорота. Вряд ли это осколки — края слишком ровные. Такую рану либо
нож нанести мог, либо ногти. И ясно, не его.
Взгляд Лисы переместила на виднеющуюся из завала руку неизвестного.
— Неплохо вы пообщались, — усмехнулась с пониманием и приложилась к горлышку.
Спирт обжег горло, перехватил дыхание, тем привел в чувство. Эмоции уступили
место разумному расчету. Девушка села на камень и задумчиво уставилась на
Бэфросиаста: подойти и добить его не составит труда. Потом в бодром темпе дойти
до домика, вернуться домой и написать рапорт об отставке. И жить, как обычный
человек…
Как тварь!
Жить и помнить о каждом убитом, о каждом неправильно прожитом дне, о каждом
проступке, преступлении против себя и других. Прикрывать бунтующую совесть
службой Отечеству, приказами, что не обсуждают.
Но ей не давали приказа добивать раненого!
Лиса посмотрела на Бэфросиаста. Тот по-прежнему не сводил с нее глаз и будто
напряженно ждал чего-то: губы сжаты, взгляд острый, не столько настороженный,
сколько — изучающий. Ни страха в нем, ни мольбы.
Этот человек должен поставить точку в ее карьере? Послужить путевкой в гребанную
жизнь обывателя? И преследовать ее до самой смерти, выжигая этим взглядом душу?
Зато все довольны: капитан в экстазе, начальство удовлетворено, родные Алисы
прикрыты, в восторге от ее возвращения в лоно семьи.
К черту! — скрипнула зубами.
Встала и медленно подошла к графу, еще надеясь убедить себя, что нужно следовать
приказу, думать о собственной выгоде. Но как найти доводы, если не хочется знать
их в принципе? Все противится малейшему `за', выдавая в ответ двадцать яростных
`нет'. Просто так, без логики и фактов, на одних эмоциях и велениях души.
Бэф молча смотрел на нее снизу вверх. Скажи он хоть слово за это время, издай
хоть звук, и возможно, Лиса бы не думала, не мучалась выбором — пристрелила бы и
пошла вниз, к пункту эвакуации, уверяя себя, что избавила объект от мучений, а
себя от неприятностей. Но мужчина вел себя, как боец, воин, достойный уважения.
