Странное, но довольно симпатичное существо, похожее на вставшего на задние лапки хомяка. Около семидесяти сантиметров ростом, с длинным пушистым хвостом, пышным мехом, крохотными ушками и крупными глазами, похожими на заячьи. Шерсть черная, блестящая, переходящая на животе в светло-коричневую, почти желтую. Одет в нечто вроде шотландского кильта с разрезом для хвоста и кургузый кафтанчик. Через плечо перевязь со множеством карманчиков — этакий «патронташ», а за спиной небольшой рюкзачок. На шее висит изящный фиал с высушенным цветком внутри.
— Ага, я капитан, — кивнул Колобков. — А ты кто?
— Папа, какая прелесть, это же хомячок! — восторженно взвизгнула Оля. Она изо всех сил рвалась к странному существу, но мама крепко держала ее за руки — мало ли что это за зверюга?
— Боюсь, что нет, — продемонстрировал крупные зубы грызун. — Я Лайан Кграшан, хумах из Малого Кхагхоста.
— Это еще что за ботва? — уточнил Колобков.
— Это большой остров к юго-востоку отсюда. Мы назвали его в честь нашей далекой родины на Корилле, — печально опустил голову Лайан. В его огромных глазах блеснули слезы — воспоминания явно причиняли ему боль.
— А, Корилл, знаю, — прищелкнула пальцами Стефания. — Есть такой мир в трех шагах отсюда. Но я там никогда не была — там христиан нет.
— Еще один хуймяк, — подозрительно покосился на хумаха Колобков. — Чего-то мне в последнее время не нравятся хуймяки… Тебе чего нужно?
— Я хотел бы сесть на твой корабль и доплыть до Малого Кхагхоста, — невозмутимо ответил Лайан. — Я много путешествовал, но теперь хочу вернуться домой. Вы не пропустите — это совсем рядом с Ара-ми-Ллаадом. Юберийцы редко плавают в те места, поэтому я поплыву с вами.
— Эге! Придержи коней, хуймяк! — выставил руки Колобков. — Я тебя на борт не возьму, понял? Нафига мне лишний груз?
— Петр Иваныч, а почему он говорит по-русски? — неожиданно обратил внимание Чертанов.
— Гы-гы!.. а правда, почему?
— Скромная магия хумахов, — чуть улыбнулся Лайан, погладив фиал с цветком. — Волшебное растение, позволяет говорить на других языках. Я долгое время наблюдал за тобой, капитан, и научил цветок твоему языку.
— Вещь! Сколько хочешь?
— Магия хумахов, человеку бесполезна. Настроено специально на меня.
— Тогда туфта. Чего еще ждешь?
— Я бы все-таки хотел отправиться на твоем корабле.
— Сказано — нет! Хуймяков мне на борту и так хватает! Пингвин — не птица, хуймяк — не шуба! И на твой остров мы не собираемся! Вали отсюда!
— Что ж, Свод Тарэшатт учит нас не ждать подарков от судьбы, — склонил голову хумах, делая шаг назад. — Мне жаль, что ты принял такое решение, капитан, но я не буду спорить…
— Папа! — завизжала Оля. Рикардо в клетке тоже заверещал — приревновал хозяйку.
— Хуймяки на борту только через мой труп! — заявил Колобков. — Понял, хвоста… а где он?!
Куда подевался Лайан Кграшан, никто не разглядел. Вот только что стоял здесь, а теперь исчез — так же незаметно, как и появился. Впрочем, раса хумахов издавна славится умением появляться, когда не просят, и смываться в нужный момент…
— А вот и я, Петр’лай! — вернулся сияющий Наместник Города. — У меня для тебя приятный сюрприз!
— Пиво?
— О, мой добрый друг, я не знаю, о чем ты говоришь, — развел руками Мараха. — Нет-нет, другой, но не менее приятный — я добился, чтобы тебе разрешили участвовать в Большом Троеборье! И не благодари меня, не стоит, я полюбил тебя от всего сердца — это лишь скромная малость, которую я могу для тебя устроить!
— Что?! — завопил вдруг Каспар. — Поджаренные колбаски с укропом?! Кто взял мою порцию?!
— Спи, старый идиот! — прикрикнул на него Бальтазар.
Колобков покачал головой, глядя на полоумных волшебников, и вновь повернулся к ужасно довольному собой Наместнику.
— Слушай, Ополай, или как тебя там. Я ни фига не понимаю, о чем ты мне сейчас говоришь. Серега, ком цу мир! Переведи этому негритянскому мэру, что я ни на что не соглашаюсь, пока не узнаю, на что соглашаюсь. Так что пусть он мне объяснит, что это за эстафета, на которую он меня подписал, а там уж будем думать, лады?
— Серг’лай, скажи льке Колобке, что Большое Троеборье — это финальная и самая интересная часть сегодняшних игр! И именно ему доверена честь выставить свою тройку поединщиков против моей тройки поединщиков! Это будет интереснейшая…
— Правила мне, — процедил Петр Иванович.
Правила быстренько объяснили. Сначала — кулачный бой (Гена оживленно хрюкнул), потом вольная борьба (Валера рубанул воздух), а потом драка любым стилем, с любым оружием и доспехами (тут Колобков посмотрел на Грюнлау, и бизнесмены в унисон захихикали). Ставки делаются на каждую битву в отдельности, выставлять можно любого бойца, один и тот же при желании может участвовать в нескольких сражениях. Обычно в таких случаях с одной стороны поединщиков выставляет распорядитель игр (в данном случае — Наместник Города), а с другой — приглашенный гость. Чаще всего — какой-нибудь крупный Наместник из других мест или важный вельможа-иностранец. Вот, сегодня честь оказали доброму и богатому купцу Колобке.
— А что за ставки? — поинтересовался Петр Иванович.
— Да любые! — развел руками Мараха. — Ну пусть будет одна золотая горошина — просто символически! Боги видят — что много поешь, что мало поешь, все равно ведь поешь!
— Гы-гы, — оценил пословицу Колобков. — Хорошо сказал, блин. Геныч, Валерыч, вы как — в норме? Махаться можете? Размяться не против?
Телохранители замотали головами. Подраться они никогда не возражали. Да, у Гены все еще слегка побаливали ребра, а Валера кривился, держась за не до конца зажившую рану в спине, но это же такие мелочи…
— Спускайтесь, спускайтесь! — позвал Наместник Города, торопливо сбегая по ступеням. Стражники устало бухали сзади, придерживаясь положенных шести шагов.
Оказавшись на песке арены, под взглядами тысяч людей, Чертанов сразу почувствовал себя очень неуютно. Вот Колобков — нисколько, махал руками и улыбался.
— Ну, здравствуйте, россияне, понимаешь! — безуспешно попытался изобразить Ельцина он. — Как живете, россияне?
— Петр Иваныч, люди смотрят, не кривляйтесь! — процедил Сергей. За что и получил локтем в бок.
— Серега, ты мне весь кайф сломал. Тебе не стыдно? Ладно, мужики, к делу. Готовы?
Гена и Валера в унисон кивнули. Кроме них на арену спустились Грюнлау и Стефания. Первый уже проверял шмайссер — если уж разрешено «любое оружие», почему бы просто не продырявить противника свинцовой смертью? Вряд ли кто-то из местных сможет что-то противопоставить немецкому пехотинцу сороковых годов…
